Главная / Издания / Бог Обидел Меня Жизнью

Бог Обидел Меня Жизнью

Бог Обидел Меня Жизнью
23 июля 2014

Станислав Орленко

МК в Саратове

№30 (882) 23.07.2014

Лишь менее десяти процентов саратовских бомжей готовы изменить свою жизнь

Сколько в Саратове людей без определённого места жительства? Ответить непросто, потому что любое ведомство фиксирует лишь тех, кто попадает в его поле зрения. По неофициальным данным, на область приходится около 10 тыс. бездомных. То есть по одному на каждые две с половиной сотни обычных граждан. Путём несложного арифметического действия определяем, что в областном центре их где-то от 3 до 4 тыс. Это похоже на правду.

Директор Саратовского центра социальной реабилитации лиц без определённого места жительства (центр «БОМЖ») Марина Прокофьева говорит, что в прошлом году через это заведение прошли 243 человека (одновременно там могут находиться около ста человек в двух отделениях — обычном и для инвалидов). Примерно каждый десятый-пятнадцатый от условно общего числа. А уменьшилось ли само число? Вряд ли. Специалисты центра в этом со мной согласились.

«На сорок человек — четыре ноги»

Эта строка Маяковского вспомнилась мне в медико-социальном отделении центра «БОМЖ». Поэт революции писал об ужасах мировой империалистической войны. Ассоциация усиливается, поскольку здание отделения на окраине Заводского района окружено, как военный объект, высоким металлическим забором. Но люди, попавшие сюда, пострадали не на поле боя. Они стали калеками на улицах мирного города и без вмешательства врагов.

В первой палате на наше появление реагируют слабо. Только один из шести лежащих на койках вяло поворачивает голову. Взгляд бессмысленный. Попытка вступить с ним в диалог ни к чему не приводит.

— Они все недавно перенесли инсульт. С ними общаться бесполезно, — поясняет заведующая отделением Екатерина Шепелева.

На крайней койке человек, у которого на голове вмятина — почти четверти черепа нет. Он рассказать о себе не может — слух и речь отсутствуют. Личность установили по отпечаткам пальцев.

Зато в следующей палате народ подобрался разговорчивый. Правда, у них свои проблемы — с передвижением. У одних нет ступней, у других не хватает ноги по колено. А на койке в углу сидит мужчина далеко не пожилых лет, у которого ноги ампутированы до паха. Рядом — инвалидное кресло.

— Это Саша. Он у нас хороший — предложение мне делал, — с грустной улыбкой говорит медсестра. — Вот только до загса ему без ног трудно добраться.

Саше 40 лет. Возраст вполне для женитьбы. Уже год он пребывает в центре, сейчас ждёт отправки в интернат для инвалидов. А что было раньше?

— Жил у Сенного рынка. Подрабатывал грузчиком. Официально семьи не было, но проживал в гражданском браке. Полтора года назад несчастье случилось.

— Что за несчастье?

— Да обычное дело, как у всех здесь. Выпил лишнего зимой. На улице мороз. Очнулся в больнице без документов. Ноги обморожены — вот их и отняли.

Увы, такие истории для здешних постояльцев типичны. Через две койки седовласый джентльмен прикрывает простынёй ноги без ступней. Он здесь новичок — всего три дня назад привезли из вольской больницы. Когда-то работал кузнецом, потом строителем. До тех пор, пока в нынешнем январе не отморозил ноги. Возраст у него не пенсионный — теперь впереди восстановление документов, оформление инвалидности и дорога в интернат. Возможно, даже в тот, что в родном Вольске.

Остальных можно было не спрашивать — причина беды почти у всех одна. Почти, но не у всех. Один из обитателей палаты, вежливо улыбаясь, смог подойти к нам самостоятельно. Ноги у него есть, хотя и изуродованные. Зовут Павел, от роду 45 лет. Его рассказ отличался от общей схемы.

— В Екатеринбурге был санитаром в платном наркологическом отделении, присматривал за пациентами. Ну и убежал один зимой. Я за ним погнался в больничных тапках, да и те на бегу слетели. Догнал, только ноги приморозил. Сначала думал ничего, потом гангрена началась. После операции с палочкой приехал в Саратов — здесь мать живёт. Только старая она.

На вопрос, почему не остался на Урале, отвечает, что жил там с братом и тот затеял продавать квартиру. Ну и остались в итоге оба без жилья — нарвались на мошенников.

В женской палате тоже нашлась собеседница. 67-летняя Света (так она представилась) сообщила, что для неё казённые дома не в новинку — воспитывалась в интернате с детства. Немало в жизни потрудилась, по её словам: работала швеёй-мотористкой, каменщиком на стройке, асфальт на дорогах укладывала. Но пенсию почему-то заработала минимальную. Об обстоятельствах попадания сюда распространяться не хочет — долгая, мол, история.

— Вы посмотрите, какие у неё ногти ухоженные, — подсказывает медсестра. — Не каменщик, а модель.

Женщина и в заведении для бомжей остаётся женщиной.

Дипломат без места жительства

— Года четыре назад у нас здесь жил бывший дипкурьер с тремя дипломами о высшем образовании, — говорит завотделением Екатерина Шепелева. — Прибыл к нам из интерната в Вольском районе (ему там не понравилось) с целым кейсом документов, подтверждающих его прошлое. Одеколон пил флаконами. В подпитии рассказывал, что у него трое сыновей, но он им не нужен. Вспоминал, как работал в разных странах мира. Пить начал, когда вышел на пенсию и вернулся в родной Саратов. В итоге потерял всё. Ампутаций у него не было — инвалид по психическому заболеванию. Мы вернули его в интернат.

Таких историй у специалистов по работе с бездомными немало. Тут же вспомнили о бывших врачах, инженерах, офицерах, выброшенных алкоголем из потока нормальной жизни. О женщине, которая пришла в центр, имея трёх взрослых детей, которых бросила в молодости. Теперь ей стыдно обращаться к ним за помощью.

Картина получалась уж слишком безрадостной. И я поинтересовался: а обратные примеры есть? Чтобы человек всего лишился, а потом снова нашёл?

— Да, к счастью, есть, — подтверждает Екатерина Александровна. — Недавно побывали на свадьбе у одного из наших бывших посетителей, Алексея, по его приглашению. Мы за него порадовались. Работает охранником. Было время, когда он чуть не поставил на себе крест. Вернулся из мест заключения, его квартира оказалась занята. Жил на улице. При падении сломал бедро. Попал к нам. Когда кость срослась, опять ушёл на улицу и снова вернулся к нам — на этот раз с отмороженными пальцами. После этого опомнился, стал ходить в храм, просил совета у священников. И вот нашёл силы выкарабкаться, вернулся к нормальной жизни.

Пример оптимистичный и не единичный. Но не типичный. Директор центра Марина Прокофьева констатирует: изменить свою жизнь могут не больше десяти процентов от всех бездомных, обратившихся в соцучреждение. Зато многие из них считают себя пострадавшими и требуют заботы. Не так давно в центр пришло душераздирающее письмо. Его автор называл себя ветераном Афганистана и Чечни, которого государство бросило на произвол судьбы и он теперь вынужден скитаться без жилья и надежд на будущее. В реальности же он оказался «ветераном исправительно-трудового фронта», проведшим большую часть жизни в местах не столь отдалённых.

У тех, кого я видел в медико-социальном отделении центра в Заводском районе, выбор невелик — они инвалиды, дошли до края, здоровье безвозвратно потеряно. В центре, а затем в доме-интернате, куда ежегодно отбывают от 20 до 30 человек, они обеспечены питанием, услугами медиков, наконец, крышей над головой. Но даже среди них находятся желающие вернуться к «свободной» жизни бродяги. Что же говорить о тех, у кого здоровье пока ещё сохранилось?

Свобода от всего

Здоровые бомжи на своих ногах приходят в главное отделение Центра социальной адаптации на Полярной улице в Кировском районе — он работает с 1998 г. Приводить их сюда силой не имеют права — на дворе не советский тоталитарный режим. Пишут заявление с просьбой о приёме. Получают направления в ближайшую поликлинику — сдают кровь на анализ, проверяются у дерматолога и фтизиатра. Там их принимают бесплатно и без очереди, но всё равно на эти процедуры уходит ещё два дня, в течение которых надо бомжевать. Если не обнаруживается туберкулёза, педикулёза, сифилиса, ВИЧ-инфекции и прочей гадости, можно поселиться в центре.

— Очереди у нас не бывает, — говорит Марина Прокофьева. — То есть не было случая, чтобы кому-то отказали из-за нехватки мест, которых всего 64. Мы регулируем приток проживающих — те, кому помогли восстановить документы, могут обустраиваться сами.

На полном пансионе можно прожить в центре один месяц — каждый такой жилец обходится государству в 443 рубля в сутки (то есть более 13 тысяч рублей в месяц). Потом надо за себя платить — немногим более 900 рублей в месяц и самостоятельно питаться. Общий срок пребывания не должен превышать трёх месяцев. Вновь вернуться в центр можно не ранее чем через год — многие так и делают. Кто-то приходит до этого срока — юридически их принимать не имеют права, ну а по-человечески… Не выгонишь бездомного, если на улице мороз.

Получается, что деньги тем, кто проходит реабилитацию, всё-таки нужны. За восстановление документов надо платить, как и штраф за утерю паспорта. Для инвалидов находят спонсоров, обращаются к родственникам, у кого они есть, иногда помогает благотворительная организация «Каритас». Случается, что неимущие занимают деньги у тех, кто уже получает пенсию по инвалидности.

Трудоспособным предлагают работу. Вакансий в Саратове масса — в основном в спецАТХ по уборке города: требуются дворники, подсобные рабочие. Но там платят лишь два раза в месяц — зарплату и аванс. Проживающих в социальном учреждении это не устраивает, им деньги нужны сразу, поэтому предпочитают разовые приработки с немедленным получением наличности. На какие цели расходуются эти средства, гадать не приходится. Директор центра свидетельствует: на постоянную работу её подопечные устраиваются лишь в исключительных случаях. То есть их отношение к жизни остаётся прежним.

С получением документов, прежде всего паспорта, проблемы не исчезают. Люди, не привыкшие жить по документам, быстро их теряют, а нередко просто продают. Из-за этого уже были вопросы со стороны паспортной службы — там не видят смысла бесконечно восстанавливать паспорта одним и тем же гражданам.

В Москве и Петербурге есть так называемые ночлежки — как известно, они действуют почти во всех европейских странах. В Саратове подобное богоугодное заведение тоже открывали в конце 1990-х. Но век его оказался недолог — нельзя было держать в одном помещении со здоровыми людьми больных активной формой туберкулёза и педикулёзом.

Бездомных хватает везде, даже в сверхблагополучных Японии или Швеции, где правительство давно уже стремится обеспечить работой каждого. Ответ прост: в каждой стране есть категория людей, не желающих иметь повседневные заботы и проблемы, выбирающих свободу от всего. Но там они не выглядят бомжами. Они прилично одеты и не издают запаха, убивающего всё вокруг. Им выдают социальные пособия, а взамен запрещают появляться на улицах в неприличном виде. Представьте себе, что такие пособия стали давать нашим бомжам… Пожалуй, их количество сразу возрастёт во много раз. То же самое и с выделением жилья — человеку, выпавшему из общества, материальные блага ни к чему.

Значит, вопрос всё же в социальной адаптации. В центре «БОМЖ» проводятся беседы, активисты «Каритас» занимаются с проживающими разными видами терапии, в том числе с помощью рисунков и прочих творческих действий. Но всё это влияет на очень немногих.

Бомжи — болезнь общества. Вылечить её с помощью одних только благодеяний невозможно. Нужна целенаправленная работа со стороны государства (которое порой этих бомжей и порождает). Есть ли для этого возможности и воля — пока вопрос без ответа. А люди без жилья, без работы, без будущего и без желания менять свою жизнь всё более прочно входят в представление россиян об окружающем их мире.

Станислав Орленко

Оставить комментарий