Последний выходной самодержавия
После Кровавого воскресенья, прогремевшего 110 лет назад, российское государство никогда уже не стало прежним
События 110-летней давности являются одним из самых загадочных и роковых эпизодов отечественной истории. Именно Кровавое воскресенье стало точкой отсчёта для раскрутившегося затем маховика русской революции. Именно оно стало символом неспособности правящего режима перестроиться в новых условиях, его неумения понять сложные и страшные социальные процессы, запущенные в обществе. Выработать новые нормы и механизмы взаимодействия не с низами даже, а с разного рода элитами — промышленными, творческими, финансовыми, общественными.
Традиционно Кровавое воскресенье сводят к картине, да, действительно, жестокого и возмутительного массового расстрела рабочей демонстрации; к злому умыслу «провокатора» Георгия ГАПОНА; к взрыву возмущения в стране действиями правительства и к последующему революционному валу. На самом деле всё было несколько сложнее и неоднозначнее.
События 2014 г. заставляют нас вглядываться в происходившее 110 лет назад — внимательно, жадно, с неспокойным сердцем. Сейчас мы уже знаем, к чему приводит спровоцированная смута, намеренное раскачивание государственной лодки — рассчитанное, циничное; наконец, к чему приводит террор, обоюдоострый, и со стороны государства, и со стороны радикальных организаций. Не надо бросаться и в другую крайность, оправдывая действия режима тем, что против террористов, против целенаправленного отстрела управленцев — от низового уровня госслужащих до губернаторов и министров — хороши любые средства. К тому времени, к январю 1905-го, уже давно были выработаны хитрые агитационные практики, позволяющие направить борьбу трудового люда за свои экономические интересы с революционного пути во вполне мирное русло. Однако случилось то, что случилось: 9 (22 по новому стилю) января 1905 г. демонстрация рабочих, с хоругвями и петициями направлявшихся к дворцовому саду Зимнего, была расстреляна. По официальным данным, было убито от 96 до 130 человек, революционные же издания оперировали чудовищными цифрами в тысячи жертв.
И — рвануло. По всей стране.
А ведь были варианты
Есть несколько кирпичиков, действительных или мнимых, несколько «но», лёгших в грубый фундамент того дня, — и уже неважно, в реальности ли или просто в общественном сознании современников и в конечном итоге нас, потомков.
Первое — безысходность.
Дескать, у рабочих, которые хотели рассказать власть имущим о своих горестях и невзгодах и, пользуясь современным языком, выбить для себя демократические свободы и экономические послабления, не было иного пути, кроме как идти напрямую к царю-батюшке. Это не совсем так.
Начиная с 1901 г. в России создаётся целая сеть вполне легальных рабочих профсоюзов. Идея создания принадлежит полковнику Сергею ЗУБАТОВУ — начальнику особого отдела департамента полиции Министерства внутренних дел. В отечественной историографии этому талантливому организатору, который сумел нащупать выход в острейшей для правящего режима политической ситуации, место отведено тёмное и неблагодарное: дескать, провокатор, манипулятор, создатель лживой «зубатовщины», так называемого «полицейского социализма». А между тем идеи и инициативы Зубатова, отрицавшие все формы и методы насилия и создававшие реальные механизмы для отстаивания рабочими своих интересов, оказались весьма результативны.
Так, в Москве было основано Общество взаимопомощи рабочим целого ряда крупных производств, велась широкая разъяснительная и просветительская работа, и ненадолго показалось, что сама власть встала на сторону рабочих в их борьбе за свои экономические нужды. Так или иначе, но в годы своего расцвета (1902-1903 гг.) зубатовское Общество практически полностью парализовало радикальную революционную пропаганду — в частности в Москве. В крупных городах страны один за другим возникали легальные рабочие организации.
Однако инерционность государственной машины, которую попытался подвергнуть модернизации полковник Зубатов, оказалась слишком велика. В дискредитацию идеи внесли свой вклад социал-демократы, объявившие зубатовское движение «провокацией», но самые толстые палки в колёса Сергею Васильевичу ставила всё-таки власть: в ноябре 1903-го он был уволен из особого отдела по личному распоряжению профильного министра ПЛЕВЕ, профсоюзы массово закрывались, а многие члены столичного зубатовского Общества вошли в «Собрание русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга». В организацию, руководимую печально известным Гапоном.
Второе — провокационность.
Дело в том, что с точки зрения действующей на тот момент правовой базы само намерение рабочих прийти с хоругвями к Зимнему и подать государю петицию было противозаконно. Постановка общественно значимых вопросов лично перед царём была строго-настрого запрещена — таковым являлся один из главенствующих принципов самодержавия, понятно, что устаревший, понятно, что анахроничный, но это был закон. Другое дело, что в общественном сознании право подать прошение царю уже укоренилось: примером служила «банкетная кампания» земских либералов 1904-го, возбуждавшая ходатайства о реформах, а ещё кампания наказов и приговоров крестьянских сходов, участники которых, судя по всему, были совершенно убеждены в легитимности происходящего… Так или иначе, но рабочие искренне считали свою демонстрацию мирной и правомерной инициативой, а её резко противозаконный характер Гапон со товарищи предпочли скрыть от масс.
Совершенно неприемлемыми для действующей власти были и условия, выдвинутые якобы рабочими, а на деле третьей силой (едва ли работники Путиловского завода понимали такие тонкости, как немедленный созыв Учредительного собрания со всеобщей, равной и тайной подачей голосов). Рабочие были убеждены, что в их действиях нет ничего противоестественного, ведь они шли просить «помощи трудовому люду»; а вот с точки зрения правительства, это было несанкционированное сборище и войска согласно уставу были обязаны стрелять в него, если участники акции отказываются разойтись после предупредительного залпа.
Сложно представить, что реальные организаторы шествия не знали об этом.
«Капитальный» ремонт власти
Ну и ещё одно «но» — заинтересованность в происходящем третьих (помимо рабочего движения и государства) сил. Среди прочих, это часть промышленных и финансовых элит России. Принципиально не будем тут рассуждать об участии иностранного капитала в дестабилизации ситуации в империи (хорошо известно, например, что большие деньги на эти цели выделяла Япония — на тот момент прямой оппонент режима в крайне непопулярной войне на Дальнем Востоке), остановимся только на «отечественном производителе» смуты.
Дело в том, что в начале XX в. самым заинтересованным в переменах слоем общества были промышленники. Те самые воротилы, которые якобы должны были получать жирный, наваристый дивиденд от «эксплуатации трудовых масс». Тем не менее сословное устройство государства чинило много препон таким людям: частная бизнес-инициатива тормозилась на всех бюрократических уровнях, обладание даже самыми серьёзными капиталами не позволяло влиять на промышленную политику государства. Прежде всего это касалось предпринимателей еврейского или староверского происхождения — к последним, к слову, относились богатейшие и самые знаменитые жертвователи на нужды дела революции, фабрикант Савва МОРОЗОВ и мануфактурщик, глава громадного семейного дела, основатель первой российской политической партии «Союз 17 октября» Павел РЯБУШИНСКИЙ. Как считает целый ряд исследователей, именно эти люди продавили вхождение во власть крупного капитала — руками революционеров, двойных агентов, платных сотрудников охранного отделения.
В связи с этим снова уместно вспомнить Сергея Зубатова, который, понятно, вовсе не был прекраснодушным мечтателем о благоденствии народном и курировал, к слову, не только ту самую сеть легальных профсоюзов, но и знаменитый летучий отряд филёров, укомплектованный профессионалами политического сыска и работающий в тесном контакте с радикальными организациями. Известный факт: в августе 1905 г. в Саратове должен был состояться съезд эсеров, на который прибыл Евно АЗЕФ — знаменитейший глава боевой организации этой партии. Делегатов ждал арест, однако люди полковника Зубатова (а кто ещё знал?) вовремя предупредили профессиональных смутьянов, и те остались на свободе с развязанными для дальнейшей деятельности руками.
…Думается, даже если бы не было Кровавого воскресенья, для показательного подведения под пули мирной демонстрации был бы избран другой день и была бы Кровавая среда или суббота: слишком велик был клубок противоречий в обществе, слишком густ и неповоротлив был частокол устоев, давно проржавевших догм, которые следовало снести, уничтожить. И реальные устроители событий 9 (22) января своего, как известно, добились: власть скомпрометировала себя в глазах народа расстрелом рабочих. «Вы дали себя вовлечь в заблуждение и обман изменниками и врагами <…> Многое надо улучшить и упорядочить… Но мятежною толпою заявлять мне о своих нуждах — преступно», — подчеркнёт император НИКОЛАЙ II, всё-таки приняв рабочую депутацию спустя десять дней после Кровавого воскресенья. Понятно, что этот жест и этот спич монарха не могли компенсировать ему громадного репутационного (если бы только его одного!) ущерба.
И в октябре 1905-го у императора было вырвано то, чего так долго добивались новые элиты: конституционное право, парламент, свобода совести, печати и политических собраний. После этого революционному движению были «прикручены гайки»: наиболее видные активисты получили предложения о легализации в составе парламентских фракций, несогласные арестованы, Зубатов уволен из органов, Гапон убит, а в СМИ появились огромные списки агентов охранного отделения, которые работали с революционным подпольем. Всё!
…Ах, да: на смену либеральному правительству Сергея ВИТТЕ пришёл сначала «сановный старец» консерватор ГОРЕМЫКИН, а потом суровый реформатор Пётр СТОЛЫПИН.
Саратов: пламя над губернией
Наверное, есть справедливость в том, что в первую русскую революцию, в это буйное время у руля Саратовской губернии оказался именно Столыпин — в то время самый молодой и самый харизматичный губернатор Российской империи. В те годы наш регион был экономически развитой территорией, краем сильным, инициативным, чрезвычайно активным политически. Последний момент был обусловлен тем, что до самого краха династии Романовых правительство не отказывалось от славной привычки — массово ссылать в Саратов противников действующего режима или просто тех, кто имел несчастье навлечь на себя царский гнев. Вольнодумцев и недовольных отправляли к нам пачками: декабристов, опального историка, «отца украинского национализма» Николая КОСТОМАРОВА, «бабушку русской революции» Екатерину БРЕШКО-БРЕШКОВСКУЮ, народника Валериана БАЛМАШЕВА, который наставил на революционный путь самого Алексея РЫКОВА, будущего главу СНК и уроженца Саратова — да и много кого. В Саратове была создана отменная питательная среда для смуты, и грянувший в 1905-м катаклизм это только подтвердил.
О событиях в столице в нашем городе узнали на второй день после трагедии: в частности, стало известно, что одной из первых погибла саратовская курсистка по фамилии БЕРДИЧЕВСКАЯ, шедшая впереди колонны Гапона. Уже 12 (25) января благодаря активности эсеров на ряде саратовских предприятий вспыхнули стачки, произошло несколько столкновений рабочих с казаками, первыми в России среди представителей своей отрасли забастовали железнодорожники. Впрочем, экономические требования бастующих были в значительной степени удовлетворены, а благодаря адекватным действиям Столыпина удалось обойтись без жертв. К 22 января (4 февраля) 1905-го обстановка в городе улеглась, люди вернулись к работе.
…Это сейчас мы знаем: то была лишь первая волна стихии.
Антон Краснов
