Господа присяжные оправдатели

История суда присяжных новой России начиналась в Саратовской области

Присяжные заседатели — кто они и что от них зависит? Этот вопрос сейчас вновь оказался в центре внимания саратовской общественности в связи с громким судебным процессом по делу о похищении и убийстве 12-летней Ильнары Ягудиной, вступившем в заключительную стадию.

Адвокат потерпевших Елена Левина (кстати, стоявшая у истоков зарождения суда присяжных в современной России) выразила недоумение по поводу того, что подсудимая Кадрия Мизинова, выбравшая этот вид суда, отказывается отвечать на вопросы, хотя это должно быть в ее интересах — убедить заседателей, что она не причастна к убийству, предоставив максимум сведений.

В свою очередь, адвокаты подсудимой считают, что на коллегию присяжных оказывается давление, причем как со стороны обвинения, так и со стороны СМИ, посвятивших резонансной уголовной истории немало материалов в печати и в эфире. По этому поводу была даже сделана попытка отвода всему составу суда и высказано пожелание о передаче дела в суд одной из соседних областей.

На сегодняшний день защите не удалось добиться выполнения своих требований, но внимание к присяжным заставляет вспомнить, что почти два десятилетия назад первый в России после 1917 года судебный процесс с их участием состоялся именно в суде нашей области. Его результаты вызвали неоднозначную реакцию в заинтересованных кругах, как, впрочем, и результаты некоторых процессов последующих лет. Вокруг обоснованности применения подобной формы правосудия в России тогда велись острые дискуссии.

Цыганский детектив

В эксперименте по поэтапному введению суда с участием присяжных (по мере решения организационных и материально-технических вопросов, а также готовности к работе в новых условиях судей, прокуроров и адвокатов) принимали участие Ивановская, Московская, Рязанская, Саратовская области и Ставропольский край. А спустя два месяца к ним присоединились Ростовская и Ульяновская области, Алтайский и Краснодарский края. (После двух лет эксперимента суды присяжных начали появляться и в других регионах, а с 1 января 2010 года суд присяжных действует, как известно, уже во всех субъектах России. Последним регионом, где он утвердился, стала Чеченская Республика).

Интересно сопоставить несколько дат. Эксперимент с участием девяти судов субъектов РФ начался 1 ноября 1993 года. Конституция РФ, пункт 4 статьи 123 которой гласит, что в случаях, предусмотренных федеральным законом, судопроизводство осуществляется с участием присяжных заседателей, принята на всенародном референдуме 12 декабря 1993 года. А 15 декабря того же года начался первый суд присяжных в Саратове. Вероятнее всего, решающую роль в выборе места процесса сыграло уголовное дело в отношении братьев-цыган Артура и Александра Мартыновых, возбужденное в начале 1993 года. Речь шла об убийстве трех человек.

На тот момент дело по своей фабуле могло показаться наиболее характерным для юрисдикции суда присяжных: предварительный сговор группы лиц, корыстные побуждения, разбойное нападение, большое число пострадавших и т.д. К тому же предварительное следствие по установлению и закреплению доказательств было уже закончено, дело передано в областной суд.

На процесс в Саратове приехали наблюдатели из США, представители Верховного суда России, федерального Министерства юстиции и Главного правового управления Администрации Президента страны. Это было впервые. Поэтому председателем выступил первый человек областного суда Александр Галкин, а гособвинителем — начальник отдела облпрокуратуры Вячеслав Симшин (ныне заместитель прокурора области). Кстати, и отдел гособвинителей как самостоятельное подразделение областной прокуратуры появился именно после учреждения суда присяжных — чтобы конкурировать с опытными адвокатами, потребовались специально подготовленные люди.

Но присяжные заседатели с первого же шага преподнесли сюрприз. 

Судьи факта, как их величают во всем мире, не признали отягчающих обстоятельств — разбойного нападения, заранее обдуманного намерения, особой жестокости, выразившейся якобы в плясках на трупах, и тому подобное. Все свелось к обычному бытовому убийству в ходе обоюдной драки, которую к тому же затеяли нетрезвые потерпевшие.

В итоге, Александр Галкин был вынужден переквалифицировать действия Мартыновых на убийство, совершенное при превышении пределов необходимой обороны, признав тем самым меньшую степень их вины. Приговор был для многих ошеломляюще мягким — полтора года (Артур Мартынов) и год (Александр Мартынов) лишения свободы с отбыванием наказания в колонии общего режима. Тем не менее решение председательствующего, вынесенное на основании вердикта присяжных, многими юристами было признано единственно правильным.

Кстати, спустя 14 лет один из братьев вновь попал под суд за убийство и теперь уже так легко не отделался, но это совсем другая история.

В любом случае присяжные показали, что они, в отличие от профессиональных судей, равнодушны к правовым нюансам и верят только своим глазам и ушам. В силу этого любые недочеты во время следствия стали приобретать роковой характер при вынесении вердикта — очень часто он также оказывался замешанным не столько на юридических знаниях, сколько на эмоциях. Целый ряд процессов с участием коллегии присяжных заседателей 1990-х годов стал тому подтверждением.

«А мы говорим — недоказано»

Одно из самых громких дел с участием присяжных касалось, как и сейчас, убийства ребенка. Тело 6-летней Ани Клочковой нашли на чердаке 9-этажного дома, где она жила — дело было в августе 1998-го. Место действия — Заводской район, Пролетарка. На теле было множество ран, голова пробита до мозга.

По подозрению задержали несколько человек, из них на роль преступника больше всего подходил неродной дед Ани, вечно пьяный муж ее такой же вечно пьяной бабушки. Соседи говорили, что он часто бил малышку. Еще один из задержанных — молодой приятель Аниного дяди,  в тот день распивавший с ним вино в квартире, где жила девочка. Он  дал показания о том, что видел, как дед с безумными глазами тащил Аню на чердак. При этом он подробно рассказал, где и как тот шел и — допустил несколько явных неточностей, позволивших уличить его во лжи. В частности, он показал, что старый пьяница пролез между прутьев решетки на верхнем этаже, чего тот при его комплекции физически сделать не мог.

В итоге молодой человек сознался, что врет и убийство совершил он. Мотивы выглядели явно патологическими — говорил что-то о преследовавшем его страшном призраке в черном плаще и со стальным смехом. Якобы он спрятался от него на чердаке и там увидел Аню, смеявшуюся таким же стальным голосом. Парня явно переклинило от выпитого.

Его рассказ показался настолько убедительным, что следователи даже не сочли большой бедой то, что им не удалось достать из вентиляционной шахты оружие убийства — стальной пруток. Веревка с магнитом, которую туда опускали, оборвалась. Этому не придали значения и, как пришлось убедиться, напрасно.

Перед присяжными подсудимый плакал навзрыд и утверждал, что признание сделал под зверскими пытками. А орудия убийства — прутка с отпечатками его пальцев — среди вещдоков  не нашлось. Итогом стал вердикт, потрясший всех, кто был хорошо знаком с этим делом (и меня в первую очередь): «невиновен».

Дело возобновили, но подследственный, отпущенный из зала суда, скрылся. Почти год спустя его задержали в московском аэропорту, где он садился на самолет, следующий до Владивостока. Второй раз убеждать присяжных в своей невиновности этому молодому человеку явно не хотелось.

Однако пришлось и, что невероятно, — удалось. Вторично присяжные проголосовали за недоказанность его причастия к преступлению, с минимальным перевесом голосов. Так и закончилась ничем одна из самых страшных уголовных историй Саратова.

Из других громких процессов можно вспомнить дело о нападении на пункт обмена валюты у Сенного рынка. Тогда были расстреляны из пистолета в упор охранник и женщина-кассир, оба ставшие инвалидами. В суде перед присяжными они говорили, указывая на подсудимого: «Это он в нас стрелял». Тем более что тот во время преступления был без маски и обладал характерными приметами — почти двухметровым ростом и своеобразной мимикой. Но присяжные дружно сказали — «недоказано». Причиной тому стали неуверенная позиция прокурора и блистательное выступление адвоката — кстати, именно Елены Левиной, которая артистично и эмоционально указала на недочеты обвинительного заключения, где, в частности, говорилось: «В неустановленное время неустановленного числа в неустановленном месте обвиняемый приобрел у неустановленного лица пистолет неустановленной марки с неустановленным количеством патронов» и т.д. Как же обвинять, если ничего не установлено?

Был случай, когда потерпевший — успешный коммерсант сам настроил против себя заседателей своим вальяжным видом и заявлением о том, что свой автомобиль, которым подсудимый — оперативник РУБОП завладел мошенническим путем, он бы и сам ему отдал, если бы все честно было. Подсудимый тем временем лил слезы и читал трогательные стихи о своей семье, написанные в тюремной камере. Симпатии присяжных оказались на стороне последнего.

Подобных случаев было немало, и споры о том, нужны ли нам присяжные, не утихают по сей день. Ведь что ни говори, а они обычные люди, люди с улицы. США вряд ли могут быть для нас примером, поскольку там у большинства взрослых людей есть юридическое образование, да и отбор ведется иначе: учитываются особенности личности и черты характера, а не только отсутствие судимости и постановки на учет  у нарколога или психиатра, как у нас.

Ясно одно, и наиболее продвинутые работники прокуратуры (в их числе, помнится, был и нынешний защитник Мизиновой Валерий Анашкин) это признают: суд с участием присяжных требует от обеих сторон — обвинения и защиты не только грамотности, но и ораторского мастерства и артистизма. В этом смысле такой суд стимулирует творческий рост работников наших правоохранительных органов и потому не может считаться безусловным «минусом» в судебной системе.

Станислав Орленко