Реформа в ритме «жареного петуха»
Отменённое 155 лет назад в России крепостное право и поныне не даёт покоя «борцам за свободу».
События на Украине, ныне рассматриваемые через призму недоумения и горького сарказма, ещё какие-то год-полтора назад были озарены не только горящими на Майдане покрышками, но и яркими и красочными рассуждениями, обосновывающими, почему они на Украине «могут», а мы — будто нет. Что они выехали на широкую европейскую дорогу вольностей и свобод, а мы остались в «рабстве». Вот оно! В рамках этой самой парадигмы «рабского мышления» чего только не говорили о России и населяющих её людях: «потомственные рабы», «невольники системы» и так далее. Ну вы знаете. Так уж вышло, что воля/неволя — фундаментальные, водораздельные понятия российской истории, на гигантских просторах страны ощущающиеся особенно остро.
Крепостное право, отменённое более полутора веков тому назад, — один из наиболее одиозных и мрачных символов дореволюционной России, а его отмена (и последующие реформы — судебная, печати, военная, местного самоуправления) считается едва ли не величайшим событием русской истории XIX в. и пронзительным манифестом воли: она — такой же символ свободы, как уничтожение рабства в США (1865) и взятие Бастилии во Франции (1789). Долгое время отмена крепостного права воспринималась как безусловно прогрессивный правовой акт, а её последствия как однозначный позитив и гигантский шаг вперёд для России. Однако не всё так однозначно. Одному из самых противоречивых и резонансных событий российской истории исполняется 155 лет.
Система по справедливости
На любой цивилизованной магистральной дороге есть сплошная полоса, которую запрещено пересекать. И есть двойная сплошная полоса, которую нельзя пересекать категорически. Никогда. Ни при каких… Это ограничение, налагаемое на автомобильное сообщество, в значительной степени гарантирует порядок и безопасность на дорогах. Конечно, есть лихачи, любители свободного стиля вождения, которые воскликнут: «Доколе? Доколе я должен плестись в общей колонне рабов-автомобилистов, если я могу презреть все эти линии и выехать на простор вольно и свободно?..» И нарушит разметку. Таких полно, сами видели. И ведь пересечёт двойную сплошную, и ведь создаст аварийную ситуацию и отправится в кювет. И потащит за собой других…
Такой исторически сложившейся «разметкой», такой системой одинарных и двойных сплошных линий и стала система, которую позже именовали крепостным правом и в значительной степени, критикуя с позиций чистой морали, свели в узкий и одиозный периметр «Салтычих» и «крепостников-зубров». Отмена крепостного права в том виде, в котором эта система подошла к середине
XIX в., — безусловное благо для России, это признают все историки. Но это благо прежде всего нравственное, а не социально-политическое.
Поясним. Немного истории. На ранних этапах формирования КП (начиная со времён Ивана III, то есть со второй половины XV в.) «крепостными» (при личной свободе каждого), по сути, были все — и крестьяне, и дворяне. Власти была необходима система, которая могла бы держать общество в состоянии перманентной мобилизации на каждом из рубежей всё растущего государства. И эта система, предполагающая прикрепление служилых людей к участкам земли на государственных рубежах, была создана — это была так называемая «поместная система». Очень сложная, очень суровая, но, по сути, справедливая. И эффективная. Воинская повинность в той или иной степени затрагивала каждого жителя России мужского пола, однако при обеспечении безопасности страны обязанности распределялись: одна часть населения (дворяне, их окружение и
т. д.) по первому же слову главы государства бралась за ратный труд, другая часть (крестьянство, горожане, торговые люди) — за «тягло», то есть выполнение комплекса податей и повинностей, направленных на обеспечение армии и хозяйственных нужд страны, находящейся на военном положении. И эта система была выстроена так, что свой пакет обязанностей перед государством распечатывал каждый житель страны и не мог от этой обязанности уклониться: у каждого, будь то князь, будь то последний крестьянин — своя повинность…
Ситуация качественно изменилась в 1762-м, когда был принят Манифест о вольности дворянства, освободивший эту категорию населения от обязательной
25-летней государственной и военной службы. Документ противоречивый и взрывоопасный — он привёл к бунту ПУГАЧЁВА, он привёл к постепенному вырождению дворянства и созданию огромного контингента бездельников и тунеядцев, которые государству уже ничего и не были должны. Ни-че-го. Они открепились от мест, они получили полную свободу жизни и передвижений. Они перестали быть воинами-управленцами, они были избавлены от всякой ответственности, они ни за что, лишь за заслуги предков, приняли статус землевладельцев. Они стали свободны.
А крестьяне — нет.
И вот это было несправедливо.
«Просвещённое» рабство
Крепостное право, чем далее, тем более становящееся анахронизмом, собирались отменить и Александр I, и Николай I. Об отмене крепостного права помышляла даже Екатерина ВЕЛИКАЯ, которая, однако же, не рискнула. «Раскачивать лодку», как известно, принялся самый известный критик крепостного права Александр РАДИЩЕВ — своим знаменитым «Путешествием из Петербурга в Москву». Книга нашего земляка-саратовца — пронзительная, безумно пафосная, пропитанная болью, да и, что греха таить, просто больная, ибо построена на крайне субъективных и тенденциозных оценочных суждениях. Русский человек — раб, говорит книга. Его дух — дух раба. И прекрасно ответил Радищеву ПУШКИН — уже поздний А. С., для которого антикрепостнический пафос был, в общем-то нехарактерен: русский мужик не раб он внутренне свободен, сметлив и умён. А уж история с блеском доказала правоту Александра Сергеевича перед Александром Николаевичем.
Как мы помним, одной из самых крупных жертв постулата о том, что русский народ «закабалён, пропитан рабским духом и жаждет того, чтобы его освободили», причём естественно, освобождён со стороны, большим, чистыми и ухоженными европейскими руками цивилизатора, — стал Наполеон. Великий император, он первый из полководцев мировой истории оказался бессилен перед «дубиной народной войны», которая принялась гвоздить его огромную армию отнюдь с не рабскими духом и доблестью. Фельдмаршал КУТУЗОВ был крупным полководцем, но без вот этих бородатых мужичков, без партизан в тулупах, без истинно народного гнева против Наполеона не потянул бы.
Впрочем, сама «просвещённая Европа», которую Наполеон покорил как раз без особых проблем (за исключением Испании с её пламенной «гверильей»), была не чужда греха несвободы. Так, в лоскутных государствах Германии окончательная отмена крепостного права произошла лишь к «Весне народов» 1848-1849-го, знаменитому параду революций, едва не разнёсшему Старый Свет в клочья; во флагмане мирового прогресса того времени, Британской империи в XVII-XVIII вв. вовсю торговали даже не неграми, а вполне себе белыми рабами-ирландцами, для улучшения физических качеств их скрещивали с африканцами и продавали в Новый Свет, а окончательно прекратилось это безобразие только в 1839 (!) г. Ну а про Соединённые Штаты с их «хижинами дяди Тома» и так все знают…
Саратов и «золотое слово» воли
Не следует думать, что на момент отмены КП крепостными были все крестьяне. Процент таковых неуклонно падал. Согласно данным ревизии 1858 г., доля крепостных составляла 37% (!) — то есть чуть больше трети. А иные регионы огромной империи и вовсе никогда не знали, что такое «крепость».
Саратовская губерния, впрочем, всегда относилась к числу классических помещичьих земель страны: хватало и красивейших усадеб, и богатых экономий, но и крепостное право тут было представлено серьёзно. На саратовской земле владели усадьбами и именьями знатнейшие роды России: ГОЛИЦЫНЫ, НАРЫШКИНЫ, КУРАКИНЫ, ВОРОНЦОВЫ. На территории той Саратовской губернии находилось именье знаменитого «бриллиантового князя» Александра КУРАКИНА, фаворита Екатерины, заслужившего своё прозвище тем, что он носил бриллианты даже на башмаках. В ещё одном саратовском имении — ГОЛИЦЫНЫХ-ПРОЗОРОВСКИХ в селе Зубрилово — гостили поэт Гавриил ДЕРЖАВИН и великий баснописец Иван КРЫЛОВ. Наверняка эти визиты не обходились без разговоров о свободе и праве…
Неудивительно, что с такими славными традициями Саратовская губерния приняла активное участие в разработке проекта реформы 1861-го. Ещё в сентябре 1858 г. под контролем тогдашнего губернатора Алексея ИГНАТЬЕВА был создан Саратовский губернский комитет, который в жарких спорах принялся вырабатывать предложения и положения для грядущих преобразований. Петербург охотно принял идеи саратовцев к сведению, а 13 марта 1861 г. в Александро-Невском кафедральном соборе Саратова был торжественно объявлен долгожданный Манифест. Впечатление он произвёл смешанное, сложное, на кого-то удручающее — все ждали «золотого слова» царя: дескать, земля ваша, всем спасибо, все свободны. А вышло не так…
И тут, перефразируя поговорку, губернию «клюнул жареный петух»: саратовские крестьяне, разочарованные «не той волей» и объявившие, что губернатор и власти «подменили» настоящий царский Манифест, за следующие два года устроили около полутора сотен волнений, беспорядков и бунтов. Впрочем, губернатор Игнатьев этого уже не увидел: в том же 1861-м он был снят с должности за «откаты» и взятки от местных виноторговцев-откупщиков, причём теневая деятельность Алексея Дмитриевича получила широкую огласку после соответствующих публикаций не где-нибудь, а в «Колоколе» Александра ГЕРЦЕНА. Вот так обстояли дела во времена реформы у нас, на земле саратовской…
Гайки на котле империи
Но вернёмся к самой реформе. Из всех её проектов был выбран наиболее подражательный, западнический вариант. Немаловажно и то, что это была реформа «от поражения» — в Крымской войне, это действительно была реформа в ритме «жареного петуха». Война была проиграна, «прогрессивные люди», не стесняясь, говорили: «Войну мы проиграли из-за своей отсталости, учитесь у умных людей, которые нас разбили. Которые всё давно придумали. Которые не чета нам, ватникам…» — или какое тогда презрительное слово применительно к жителям России использовали?.. По сути, нужная и благая реформа, как ни парадоксально, только закрепила разобщение между действующей властью и «интеллектуальной элитой», и дело быстро дошло до бомб и пистолетов (помнится, тут отличился саратовский «борец за свободу» Дмитрий КАРАКОЗОВ, неудачно покушавшийся на императора в 1866-м. — Авт.).
…Ничего не напоминает? Ну, разумеется, нашу буржуазно-демократическую революцию 1991-го. Преобразования в стране, конечно, снова были жизненно необходимы, и снова они пошли по умным западным лекалам, и снова дошло до крови и тотального разобщения в обществе: «Вас освободили от советского тоталитаризма, а вы ещё и недовольны?» Но как сказал один академик, «в огромном количестве случаев освобождённые рабы начинают убивать друг друга осколками своих оков...»
…Понятно, что тогда, в пореформенное время, такое не могло продолжаться бесконечно: пришёл Александр III, закрутил гайки на паровом котле империи, запустил контрреформы, которые вопреки завываниям иных представителей либеральной общественности привели к промышленному буму, к стремительному разрастанию транспортной системы, к прогрессу без войн и кровопролитий. Александр эффективно и очень наглядно дал понять, что можно, а что нельзя. Условно говоря, чётко провёл условную «дорожную разметку». Только многих отчего-то не оставляло чувство, что Россия, огромная, могущественная, на всех парах летит по дороге в будущее куда-то не туда…
К 1905-му. К свободе от одинарных сплошных линий. К 1917-му — к свободе от двойных сплошных.
Автор: Антон Краснов
