Театр «Балаганчикъ» непредставим без этой женщины, потому что она не только проникновенная актриса, но и человек, которому театр обязан своим названием, позаимствованным у Блока:
«Вот открыт балаганчик
Для веселых и славных детей,
Смотрят девочка и мальчик
На дам, королей и чертей…»
В этой женщине есть глубокое, я бы даже сказала, исповедальное проникновение в поэзию и музыку, уникальное по чувственности восприятие действительности. Не случайно поэт любви Марина Цветаева относится к числу самых любимых актрисой. А в спектакле «Тебе — через сто лет» по стихам, письмам и дневникам Цветаевой Елена Смирнова, не просто играющая — проживающая за час с небольшим жизнь гения, вновь и вновь покоряет сердца саратовцев.
— Лена, в театральное училище вас, наверное, не просто взяли — схватили?
— Вы глубоко ошибаетесь. Я поступала в театральное семь раз.
— Семь?! Я не ослышалась?
— Семь. Я поступала и к Дзекуну, и к Ермаковой, и к Кисёлеву. И далее по кругу. Мне безмерно хотелось стать актрисой и никем другим. Между поступлениями умудрилась выйти замуж и развестись, переработать во множестве мест, преимущественно, конечно, поближе к театру — даже одевальщицей на мужской половине в Драме служила. Хотя знающие люди меня предупреждали: после этой должности в театральное училище точно не попадают.
— А почему?
— Ну, потому что театральные примы, как правило, неодобрительно относятся к молоденьким девчонкам, одевающим их мужей. Флирт ведь при появлении юных одевальщиц явно не исключается. Так что я — исключение из правил: пришла на театральный факультет из одевальщиц. (Смеется. — Ред.)
— А как дома отнеслись к тому, что вы «пошли в актрисы»?
— Крайне отрицательно! Мама вообще не единожды озвучивала мне свое мнение: это не профессия. Я училась во вполне благопристойном медицинском училище, и все родные, включая маму, свекровь, первого мужа, считали, что мне в руки идет нормальное ремесло. Первый муж у меня, кстати, был медик, поэтому, когда я оставила и медицинское училище, и мужа-стоматолога, многие крутили пальцами у виска: мол, абсолютно ненормальная. Я, кстати, не сразу рассказала домашним, что поступила на актерский. Довольно долго и искусно держала это в тайне, и потому моя свекровь, с которой я, кстати, дружила и после развода, сказала мне гениальную фразу: на что я хитрая баба, а ты меня перехитрила.
— Как вам училось?
— Сначала ужасно. У нас на курсе были сплошь писаные красавицы. Высокие, длинноногие, с роскошными формами и бюстами в стиле Софи Лорен. Я, маленькая и хрупкая на их фоне, если и не выглядела невидимкой, то явно терялась. К тому же мой педагог Татьяна Карташова уверенно так меня убеждала, что я — первостатейный кандидат на вылет, что у меня дефекты дикции, звуки некоторые свистят, ну и так далее. А я не могла даже предположить свое отчисление! Семь лет шла к исполнению мечты не для того, чтобы не осилить первой же сессии. Я занималась, как каторжная. У нас на курсе, как и на любом нормальном театральном курсе, страсти кипели, кто-то в кого-то влюблялся, кто-то с кем-то сходился, расходился, а я только и делала, что училась. Возвращалась с факультета в одиннадцатом часу вечера полумертвая от усталости. Брела по улице, а по щекам тяжеленные, отчаянные такие слезы бежали.
— И что? Привел к приличным оценкам сумасшедший марафон?
— Звуки свистеть перестали и подлинность актерского существования я постигла. Это как-то внезапно наступило. Все «кирпичики» мастерства, что я терпеливо выкладывала, воедино соединились! Я показывала на сцене этюд, лежала согласно сюжету на диване и пыталась найти необходимое состояние. И вдруг это случилось: я забыла, что на меня смотрят педагоги, что я демонстрирую учебный материал. То, что я играла, стало подлинностью: все поплыло, закачалось, и я словно вошла, пробралась в иное пространство. Это волшебное состояние! Я научилась входить в психофизику, в мир мыслей и чувств другого человека. Того, кого играю. И Георгий Петрович Банников, помню, поставил меня в пример однокурсникам в смысле органики моего сценического существования.
— Мы все об учебе и об учебе, ну а любовь? Ведь к этому времени у вас уже состоялся развод?
— И начался бурный-пребурный роман с красавцем-однокурсником. До поступления на театральный он учился на филфаке. Фантастически знал и чувствовал слово. И вообще находиться рядом с ним было счастьем. Алеша — человек-праздник. Его наши секс-бомбы штурмовали, а он в меня влюбился. Ой, сколько народу меня тогда возненавидело! Но мне дела не было до ненависти, потому что я купалась в нашей взаимной любви. Это было красивое время любви и творчества. Мы много интересных театральных проектов придумали тогда. Но… Совместная жизнь… Она не получилась. В юности так бывает: сначала огнем опалило, а потом стало обыденно и приземленно. Все стало не так, как должно было быть. А я не люблю, если все становится не так. Притворяться в чувствах, имитировать ушедшее — последнее дело.
— У вас три брака. Ощущаете себя роковой женщиной?
— Роковой? Да вы на меня посмотрите, ну какая я роковая? Я — земная, теплая, плачущая, смеющаяся, романтичная. Меня позабавило определение амплуа, которое мне дали однажды: инфернальная инженю. Во как! (Смеется. — Ред.) Это, согласитесь, покруче, чем какая-то там роковая красотка.
Если чем в своей жизни и горжусь, так это тем, что мне удавалось и удается побеждать обстоятельства. Подниматься над чьим-то негативным или неправильным восприятием меня, моих возможностей. Мне моя мама, царство ей небесное, не скупилась на «комплименты». Я была в ее восприятии вообще… эдакой дурнушкой.
— Лена, вы красивая женщина, это даже не любящий вас человек признает.
— Но мама-то, казалось бы, самый близкий и родной человек, утверждала обратное! И потому уже в самом начале пути пришлось избавляться от комплексов. Так складывается, что я всю свою жизнь стремлюсь побеждать обстоятельства. Мне в смысле обретения такого опыта чрезвычайно помогла Цветаева. Она ведь выпадала из всех привычных рамок! Позволяла себе идти против течения. Была отчаянной, даже дерзкой. Брила наголо голову. Вставляла в киот иконы фото Наполеона. Такой вот эпатаж, но не ради эпатажа, а ради жизни души. Понимаете, каждый выход к зрителю сродни экзамену. Публика не обязана тебя слушать! Надо завоевать тишину зала. Помню, однажды давали спектакль для учащихся ПТУ. А на мне было такое розовое, конфетно-мальвинистое платье. Короткое, дерзкое такое. И сидят эти пацаны, пялятся на мои ноги и громко их обсуждают. А я играю. Играю на полную катушку. И постепенно они затихли. Наша пьеса их зажгла, проняла. И что вы думаете, после спектакля они пришли ко мне в гримерку и попросили прощения. Вот такие события дорогого стоят. Представляете, как тем мальчишкам было нелегко решиться на такой поступок — покаяться в своей неправоте?! Но они смогли, честь им и хвала!
— Честь и хвала и вам, игравшей под их комментарии!
— Актер должен быть мужественным человеком, потому что это тяжкая профессия. Я занимаюсь сейчас актерским мастерством с детьми, и первое, чему я стараюсь научить маленьких студийцев, это чувствовать опору. Надо твердо стоять на земле. Надо ощущать свои ступни, свое соприкосновение с поверхностью, на которой находишься. Если у тебя коленки вибрируют и дрожат — все, ты проигрываешь еще до начала поединка!
— Лена, актерская жизнь наверняка полна и веселых, и трагикомических историй. Можете вспомнить что-то забавное и грустное одновременно? Что-то в стиле вашего блоковского названия?
— Когда «Балаганчикъ» только создался, мы записывали немало фильмов — музыкально-поэтических композиций на темы Серебряного века. Некоторые из них даже вошли в золотой фонд нашего ГТРК, то есть это те фильмы, которые уже никогда не сотрут. И вот однажды мы ранним утром снимали сюжет в Мирном переулке, где тогда жили. А чтобы не было толчеи, ненужного гомона в кадре, съемки шли рано — в шесть утра. И вот я, в образе Пьеро, с выбеленным лицом, в сюртучке, облепившем мое тело, лезу на крышу дома. И тут с соседней стоянки раздается встревоженный мужской бас: «Эй, пацан, ты куда намылился?! Пацан, ты это брось, слышишь?! Жизнь, она все равно прекрасна!» Сторож с ближайшей стоянки, увидев мой подъем по лестнице, похоже, принял меня за потенциального самоубийцу — тем более что грим делал лицо безжизненным. Представляете, каково мне было после этого окрика не расхохотаться?! На меня ведь смотрела камера, и дублей предполагалось немного.
— Что любите безоговорочно?
— Красоту. Красоту лиц, фигур, пейзажей, вещей. Красоту интерьеров. Я все фольклорные платья для наших спектаклей сшила сама, разукрасила стразами, стеклярусом, вышивками. Мне это ужасно нравится! Горжусь, что у меня такое получается! Когда в театр пришла Наташа Ромашка — такая вот фамилия замечательная, — она влюбила нас всех в фольклор, во все эти напевы, и появились обрядовые русские спектакли, а к спектаклям возникли и костюмы.
— Расскажите хотя бы в двух словах о вашем знакомстве с Игорем Гладыревым.
— О, это не просто. Нас с Игорем бросила друг к другу страсть. Сгинули наши прежние браки, летело в тартарары все, потому что нам казалось: мы двое против всего мира.
— «Править тройкой и гитарой это значит каждой бабой править», — написала однажды Цветаева. Надо полагать, Игорь Альбертович вас бурно добивался?
— Нет, это его добивались полчища поклонниц. Он чрезвычайно талантливый музыкант и актер. Но очень непростой человек. Солнце, в лучах которого иногда, если повезет, позволяется погреться. На нашу семейную жизнь много чего самого разного выпало, мы даже в Спитак, разрушенный землетрясением, мотались. И Игорь своими музыкальными пальцами самую что ни на есть грубую работу делал. Бетон месил. Потом тамошний народ узнал, кто он есть, и сильно Игоря Альбертовича зауважал, и от грязных работ он мигом получил освобождение.
— Вы подвержены депрессиям?
— Нет! Вот чего нет, того нет! Я выкарабкиваюсь из любого стресса. Проверено многократно! Я не поддаюсь унынию, упадническим настроениям.
— Вы жаворонок или сова?
— Я человек дня, но по ощущениям — стопроцентная Луна. С чувствительностью, интуицией у меня приличные отношения. Иногда я предчувствую встречу с людьми, которых давно не видела. Идут какие-то знаки.
— Что вам ближе — золото или серебро?
— Серебро. Хотя… Наверняка это не все одобряют. Помните, как это у Цветаевой: «Презрение к моим серебряным кольцам: золотых-то, видно, нет!»
— Какой стиль одежды вам близок?
— Мне нравится быть разной. Но… Люди часто встречают по одежке. Для массы окружающих, увы, не важно, кто ты есть, важно, каким ты себя показываешь, презентуешь. Я могу выбежать из дома, одетая в студенчески-легкомысленном стиле. Или выйти в чем-то по-блоковски романтическом, шуршаще-вечернем. Но когда мне требуется решать какие-то административные дела, я одеваюсь правильно. Напяливаю на себя маску и вещички в стиле бизнесвумен. Произвожу впечатление на тех, кому это необходимо.
— Вас узнают на улицах?
— Бывает.
— Можете вспомнить интересное продвижение театра за пределами Саратова?
— По ленинградскому телевидению перед знаковым международным футбольным матчем показали наш фильм о поэзии Серебряного века. Наши друзья, гостившие в Питере в это время, утверждали, что в северной столице фильм восприняли очень хорошо и нас там теперь знают.
— Без чего в жизни не можете существовать?
— Я не могу жить только для себя! Мне важно делить свои мысли, ощущения, победы, открытия с близкими людьми и единомышленниками. Все эти годы «Балаганчикъ» является театром людей одной группы крови. Я благодарна всем, кто шел рядом с нами, кто был и остается нашим другом, попутчиком, советчиком. Мне самой незазорно делать в театре ВСЕ. Надо — я полы помою, надо — пойду снег сметать, лед сшибать. Для меня важно, чтобы театр был не просто учреждением культуры, а родным домом для всех, кто здесь служит, чтобы театр жил и чтобы зрителям неизменно приносил радость и будил мысль. Потому что театр придуман для радости, настроения и осмысления жизни.
— Откройте секрет вашей неувядающей молодости и красоты!
— Да нет у меня секретов! Молодость сохраняет только Любовь! А еще можно по-цветаевски «шоколадом лечить печаль и смеяться в лицо прохожим».
Беседовала Светлана Микулина