Солнечные пятна

10 февраля, в День памяти Пушкина, «МК» в Саратове» попытался соотнести некоторые мифы о Пушкине с современностью

Зимой рано заходит солнце. Зимой кровь кажется особенно горячей. «Солнце русской поэзии», «наше все», Александр Сергеевич, — только подтверждает все эти тезисы. Целенаправленно пойдя на поводу у собственного темперамента, справедливо дав волю оскорбленному самолюбию, великий поэт сам выбрал прежде­временную гибель.

Не он первый, не он, к несчастью, — последний… 29 января (10 февраля по новому стилю) 1837 года — черная пороховая дата русской литературы. Десятое февраля — повод не только вспомнить величайшего поэта России, но и задуматься над вопросами, которые не отпускали Пушкина. Десятое февраля — отличный день для того, чтобы через призму мироощущения гения взглянуть на современность. Проанализировать. Соизмерить.

Огнестрелы Аполлона…

«Полициею узнано, что вчера в 5-м часу пополудни, за чертою города позади комендантской дачи происходила дуэль между камер-юнкером Александром Пушкиным и поручиком Кавалергардского ее величества полка Геккерном, первый из них ранен пулею в нижнюю часть брюха, а последний в правую руку навылет и получил контузию в брюхо. Г-н Пушкин при всех пособиях, оказываемых ему его превосходительством лейб-медиком Арендтом, находится в опасности жизни». Это донесение полицейского врача, коротенько и ясно характеризующее суть происшедшего на Черной речке 176 лет назад трагического инцидента, было случайно обнаружено в архивах. Оно лежало между доносом об отравлении хозяйки публичного дома и протоколом о покусах неких супругов собственной кошкой… Естественным образом возникает желание воскликнуть: да разве ж можно так с национальной гордостью великороссов-то? Эх, не ценим!..

Не секрет, что большинство из нас до сих пор находится в плену мифов, которые были взлелеяны еще советской «неоклассицистской» пушкинистикой. Дескать, А.С. стал жертвой заговора: его попросту спровоцировали, опутали изощренной придворной интригой. Выйдя на дуэль против блестящего гвардейца Дантеса (названного в процитированном выше полицейском донесении по имени его отчима: Геккерном. — Авт.), он был изначально обречен. Раненого поэта толком не лечили, а добивали по указанию царя. Дантесу все сошло с рук, потому что так было надо…

И тому подобное.

И не думая оправдывать г-на Дантеса, который нагло, с казарменными комплиментами и напоказ волочился за супругой классика, все-таки скажем: нет, Пушкин не был невинной жертвой, агнцем, отправленным на заклание. Известно, что дуэль с Дантесом была четвертой в жизни А.С., а в общей сложности он явился инициатором, по различным данным, от 15 до 29 (!) дуэлей (в том числе по такому курьезному поводу, как ссора с собственным дядей Павлом Ганнибалом из-за крепостной девицы Лошаковой). У Пушкина была репутация опытного, опасного, искушенного дуэлянта. Владел огнестрельным оружием он превосходно и регулярно тренировал руку: для укрепления мышц постоянно носил тяжелую трость, выполнял особые упражнения и постоянно практиковался в стрельбе.

Все это перечеркнули несчастный случай и меткость Дантеса.

…и проклятье Гиппократа

И вот уже более полутора столетий задается один и тот же тревожный вопрос: а можно ли было спасти Пушкина? А все ли сделали врачи? И кое-кто из современников, и ряд позднейших исследователей выражали ту точку зрения, что поэта «зарезали»: «Раненого Пушкина не лечили, а добивали. Посланцы от главного убийцы Пушкина, Николая I, делали это умышленно: придворный хирург Арендт — по приказанию, случайные врачи — по неосторожности», — четко сформулировал обвинения знаменитый медик Георгий Сперанский.

Напомним, пуля Дантеса перебила шейку бедра и проникла в область таза. В наше время Пушкина с огромной долей вероятности спасли бы. Конечно, потребовалась бы полостная операция под общим наркозом с применением заменителя плазмы крови, а затем длительная реабилитация — интенсивная терапия в условиях реанимационного отделения. Доктор Николай Арендт, лейб-медик императора, облегчавший страдания Пушкина, был превосходным специалистом, отточил свое врачебное мастерство в ряде войн начала XIX столетия, включая Отечественную войну 1812 года, и считался искусным и смелым хирургом (или, как тогда говорили, «оператором»). Но следует вспомнить, что во времена Арендта оперировали безо всякого наркоза: считалось, что страдания больного мобилизуют организм (!) и ускоряют выздоровление. И не стоит забывать, что к 1837 году врачебная наука не имела представления не только об анестезии, но и о септике и антисептике: хирургические инструменты не стерилизовали. И даже если бы доктор Арендт пошел бы на немыслимое и решился на операцию, у Пушкина развилась бы газовая гангрена (а еще вероятнее — он просто не пережил бы операции). Вот мнение знаменитого советского хирурга академика Бориса Петровского: «С позиции современной хирургии мы можем сказать, что перед тяжелым ранением Пушкина врачи XIX века были беспомощны».

…Пушкина, скорее всего, спасли бы уже в начале следующего, XX века. На съезде российских хирургов в декабре 1916 года, где подводили итоги лечения раненых в ходе Первой мировой войны, была названы цифра: в случае срочного оперативного вмешательства при ранениях, подобных тем, что было у А.С., смертность составила 60%. Но двое-то из пяти военных «пушкиных» выживали!

Великого поэта обрек на смерть не злой умысел и некомпетентность врачей, — у ложа умиравшего Пушкина собрались, без преувеличения, все лучшие медики Петербурга! — а само состояние медицинской науки того времени. Проклятие Гиппократа…

Дантес, кстати, ни о чем не жалел — в отличие от Николая Мартынова, застрелившего Лермонтова и за всю жизнь так и не простившего себе смерти гения. Француза разжаловали и выслали из России, он вернулся на родину, где и сделал блестящую карьеру: «Он мог меня убить! А ведь потом я стал сенатором!» — так ответил 83-летний месье Дантес на вопрос о том, не жаль ли ему национальной гордости великороссов.

«Рожекорчи» истории и современности

Живи А.С. в наше время, думается, он нашел бы чем заняться. Стал бы музыкантом или кинорежиссером. А может, даже журналистом и литератором… Не исключено, что угодил бы под статью об экстремизме — ну, хотя бы за описание зверского избиения священнослужителя: «Как от первого щелка//Прыгнул поп до потолка,// От второго щелка// Лишился поп языка…» и т.д. Поборолся бы за свободу слова и против предполагаемых рядом свежих законопроектов ограничений в работе СМИ… Или нет? «Законы противу злоупотреблений книгопечатания не достигают цели закона; не предупреждают зла, редко его пресекая. Одна ценсура может исполнить и то и другое», — утверждал А.С. в своей критической статье «Путешествие из Москвы в Петербург», метя в расплодившиеся в то время дешевенькие французские романчики. Впрочем, и сторонникам некоего урезания свободы слова не следует радоваться, опираясь на мнение Пушкина: боюсь, он имел в виду не ту, не такую, совсем не такую цензуру, которую предлагают нам иные ретивые законотворцы. («Ценсура есть установление благодетельное, а не притеснительное».)

Законодательные инициативы, ратующие за искусственное очищение языка по тому или иному критерию, в последнее время множатся: чего стоит один законопроект о запрете нецензурных выражений в СМИ (список опальных слов не прилагается) и особенно — совсем свеженькое предложение: «Надо русский язык освобождать от мусора и иностранных слов», — заявил не так давно Владимир Жириновский, пообещав внести в Госдуму законопроект, запрещающий использование заимствованных иностранных слов в тех же средствах массовой информации. Список в 100 «плохих» слов пообещали…

Забавная, но, увы, отнюдь не оригинальная эта инициатива вызвала большой резонанс в российском интернет-сообществе: в обсуждениях живо всплыли фамилии Пушкина и знаменитого славянофила Александра ШИШКОВА. Последний давным-давно предвосхитил проект Владимира Вольфовича: так, по Шишкову, галоши или боты следовало именовать «мокроступами», а тротуар — «топталищем». Иноземный бильярд адмирал Шишков обозвал «шарокатом», эгоизм — «ячеством», а гримасу — «рожекорчей». На это бурное словотворчество Пушкин откликнулся бессмертным: «…Шишков, прости, не знаю, как перевести». Напомним, между обществом «Беседы любителей русской словесности», которое возглавлял «шарокат» Шишков, и так называемыми западниками типа Карамзина и Дмитриева, отвергавшими громоздкие церковнославянизмы, велись настоящие словесные войны. Язык и тогда, и сейчас являлся инструментом не только большой литературы, но и большой политики. Неизвестно, до чего бы договорились Шишков и Карамзин (один — полный адмирал, другой — официальный историограф империи, люди серьезные и сильно политизированные), если бы на арену не выступил Пушкин. С легкостью и изяществом он синтезировал новый эталон языка, безо всякого ханжества используя и церковнославянскую лексику, и иностранные слова, и придумав свое (так, именно А.С. придумал колоритное словечко «вурдалак»).

Кто-кто, а Пушкин отлично знал, что язык не подлежит искусственному регулированию. И вхождение в него новых слов, новых языковых пластов — к примеру, «падонкавского» интернет-сленга, который так клеймят поборники «чистоты языка», — процесс естественный и, прошу прощения, вполне легитимный с филологической точки зрения. Многие слова и понятия, которые мы сейчас считаем этакими исконно русскими, всегда находящимися в составе лексического корпуса русского языка, просто выдуманы Пушкиным и его коллегами по цеху русских классиков. «Ответственность» и «благотворительность» принадлежат авторству того же Карамзина, «головотяпа» и «злопыхательство» выдумал тверской вице-губернатор Салтыков-Щедрин, а академик Тредиаковский — «общество» и «искусство». Слово «гражданин» изобрел наш земляк Александр Радищев, «приживалка» и «стушеваться» — Достоевский, а наш современник Александр Градский претендует на авторство слов «совок» и «журналюги», которые, несмотря на их определенную спекулятивность и конъюнктурность, все-таки уже стали частью языка.

Сейчас профессиональная принадлежность словотворцев сместилась от литераторов к разного рода рекламным и PR-деятелям: на волне глобализации всплыли «фрилансеры», «слоганы», «дресс-коды» и тому подобные «тренды». С притоком из-за рубежа новых слов и смыслов, обусловленных появлением новых понятий, русский язык меняется. Но не критично. Все это уже было — и то ли еще будет; но со времен А.С. и поныне русский язык оставался, остается и останется языком Пушкина.

Антон Краснов