Есть ли у жестокости прописка?
Все чаще в Саратовской области возбуждаются уголовные дела, где жертвами становятся неродные дети
Где мачеха злее — дома или за границей? Закон «Димы Яковлева» продолжает вызывать неоднозначные высказывания со стороны представителей как разных политических направлений, так и юридических организаций. Его формулировки не всем представляются достаточно обоснованными. Но сейчас хотелось бы сказать о другом. Безопасность приемных и — в более широком смысле, в принципе неродных детей в семьях нашего Отечества вполне может потребовать создания подобного законодательного документа. Вы скажете — законодательство на эту тему существует, работе органов опеки и попечительства уже много лет уделяется особое внимание. Все это так, но факты говорят о том, что насилие в отношении неродных детей становится чуть ли не нормой.
Буквально на днях в интервью ИТАР-ТАСС об этом высказался генеральный прокурор России Юрий Чайка. Он, в частности, сказал, что Генпрокуратура в прошлом году выявила порядка 22 тысяч нарушений в работе органов опеки и попечительства. По представлению прокуроров свыше 1,6 тысячи должностных лиц привлечено к дисциплинарной ответственности. Он также заметил, что число усыновленных детей снижается. «Сокращение составляет 11%», — сказал генпрокурор, уточнив, что в 2011 г. россияне усыновили более 7,4 тысячи детей, иностранцы — 3,4 тысячи. В 2012 г. соответственно более 6,6 тысячи и 2,6 тысячи.
Уже привычно прозвучали слова прокурора о том, что «эффективность работы полиции, органов опеки, образования, муниципальной власти с неблагополучным населением остается низкой. Условия, провоцирующие противоправное поведение родителей, а также безнадзорность несовершеннолетних, не выясняются, их причины не устраняются».
За этими сухими высказываниями — трагедии сломанных детских судеб. Примеров тому в нашем регионе можно найти более чем достаточно.
Невербальные доказательства сексуального насилия
Заместитель руководителя Пугачевского межрайонного следственного отдела областного СУ СК России Илья Плеханков на днях рассказал мне историю уголовного дела, которое завершено в начале месяца и сейчас готовится к направлению в суд. На первый взгляд, его можно было бы счесть одним из многих. К сожалению, мы привыкли к подобным ситуациям, хотя речь идет о гнусном преступлении: 55-летний мужчина обвиняется в изнасиловании 15-летней девочки, своей падчерицы, с мамой которой он, кстати, произвел на свет еще двух дочерей, одной из которых сейчас десять лет, другой — восемь. Но сам процесс поиска доказательств потребовал от следователей и криминалистов поистине уникальных действий.
Особенность семейного насилия — девочка, над которой надругался мамин муж (это случилось дважды, первый раз, когда жертве исполнилось всего 14 лет, второй раз — полтора года спустя), сначала никому ничего не сказала. Мать узнала о случившемся совершенно случайно — от соседки, той в свою очередь рассказала подружка потерпевшей, ставшая единственным человеком, посвященным в грязное дело. На тот момент прошло время и обычные доказательства, рассматриваемые при обвинениях в изнасиловании, оказались несостоятельными. Отчим же категорически отрицал свою вину, утверждая, что падчерица обвиняет его по наущению матери, преследующей материальные интересы и желающей заполучить в собственность дом, где он живет. Короче, семейная неурядица, осложнившаяся заявлением о тяжком преступлении.
Замруководителя МСО Илья Плеханков сообщил мне, что пришлось проводить одну за другой несколько экспертиз. Первая должна была доказать… мужскую состоятельность подозреваемого. Он не стеснялся называть себя полным импотентом, выставляя это качество как одно из убедительных доказательств своей невиновности. Медицинское исследование установило обратное. Потом пришла очередь доказывать самое трудное — кто говорит правду, а кто нет. Еще раз повторю, что заявление поступило более месяца спустя после второго случая изнасилования девочки и медицинским путем подтвердить преступление не представлялось возможным.
— В таких случаях предусмотрено применение полиграфа Келера — детектора лжи, — сказал Илья Плеханков. — Но тут мы столкнулись с непреодолимой преградой — дело в том, что использование этого устройства допускается только в случае согласия подозреваемого, а он выступил с категорическим отказом. Что касается потерпевшей, как и ее подружки, ставшей главным свидетелем, то их допрашивать подобным образом запрещено законом — обе несовершеннолетние.
Пришлось искать другой путь. Сначала психолого-психиатрическая экспертиза сделала вывод, что обе девочки абсолютно вменяемы и не склонны к фантазиям. Затем настал черед так называемой «экспертизы оценки достоверности сообщаемых сведений по невербальному поведению», которая применяется крайне редко в силу своей сложности и высокой коммерческой стоимости.
Смысл экспертизы с длинным названием в том, что во время беседы специалиста-психолога с девочкой на нее были направлены пять видеокамер, фиксирующие малейшие непроизвольные движения рук, ног, мимику и прочее, что указывает на признаки душевного дискомфорта. Такие действия производятся лишь в особо сложных случаях, и ситуация с семейным изнасилованием попала в их число.
В итоге выводы экспертов подтвердили правоту слов потерпевшей. Ее показания по поводу места преступления также указывали на то, что она не лжет: дело было в машине, и жертва точно описала, с какой стороны авто въезжало в кусты, следы колес оказались именно там. Но это уже детали — расследование уголовного дела завершено, материалы направлены в прокуратуру, откуда должны перейти в суд. Однако примечательно другое: расследовать семейное насилие пришлось с применением методов, достойных войти в учебник криминалистики, будто речь шла о преступлении века.
Причина, увы, слишком банальна. Ребенок был предельно запуган, тем более что отчим после первого насилия продолжал оставаться главой семьи и сказать матери о его мерзких делах девочка не могла. Правда, потом мать со всеми четырьмя детьми все же ушла от него. Но он продолжал жить рядом, в том же поселке, жертва видела насильника-отчима каждый день и была уверена, что он страшно отомстит. Более того, девочка даже не отказалась поехать с ним в машине якобы на закупку товара («герой» уголовного дела держал фруктовую точку на местном базаре). При этом над ней повторно надругались, и она вновь промолчала! Такая вот семейная «омерта». К сожалению, похожее укрывательство бывало и раньше, просто на этот раз дело оказалось в центре внимания, поскольку расследование велось необычным способом.
Семья или детдом — где опаснее?
История, произошедшая минувшей зимой в одном из сел Базарнокарабулакского района нашей области, — в первых числах февраля в связи с этим возбудили уголовное дело о жестоком обращении с ребенком — стала достоянием гласности на общероссийском уровне: ее участники — героями популярной телепередачи. И от этого вопросов оказалось гораздо больше, чем ответов.
В связи с этим, кстати, представители федеральных СМИ вспоминали и о том, что согласно некоторым предполагаемым поправкам к «закону Димы Яковлева», над которыми сейчас работают в Госдуме, процедура оформления опекунства и усыновления для граждан России, к тому стремящихся, должна быть упрощена. В том числе не исключается, что в роли опекунов могут выступать больные и ранее судимые. Правда, в базарнокарабулакской истории ни те ни другие не фигурируют.
Речь идет об обвинении опекунши в избиении 8-летней приемной дочери. Девочка росла в очень неблагополучной семье, из которой органы опеки и попечительства ее забрали в детский приют. Затем ее удочерила деревенская бизнесвумен, которая для условий сельской местности выглядит вполне респектабельно. У нее есть собственное коммерческое предприятие, внушительный двухэтажный особняк и достаточная степень материального благополучия. Это и стало, по всей вероятности, причиной того, что деловой женщине без колебаний доверили воспитание ребенка, в силу жизненных обстоятельств лишенного родительской любви и заботы.
Есть у предпринимательницы и собственная 14-летняя дочь. Мужа, правда, нет. Поэтому ее стремление обрести еще одного ребенка — неродного, выглядит если и не странным, то, во всяком случае, не вполне стандартным.
После того как девочка, оказавшись случайно в гостях у соседки, рассказала, что возвращаться домой она боится, поскольку приемная мама жестоко избила ее электрическим проводом, и показала следы побоев, дело дошло до полиции. Сейчас ведется расследование и, вполне понятно, от подробных комментариев там воздерживаются. Но из того, что прозвучало на разных уровнях, уже можно сделать выводы, что история полна противоречий. (Оговорюсь, речь идет не о юридических противоречиях, а о тех, что заметны невооруженным обывательским глазом).
Позиция самой опекунши: долгожданная приемная дочь принесла ей больше проблем, чем радостей. Уж очень трудным оказалось наследие неблагополучности.
— Она росла в жуткой обстановке. Каждый день у нее были новые отцы. Девочка вела себя как дикарь, не знала, что такое школа, не умела ни писать ни читать, — примерно так охарактеризовала свою воспитанницу сельская предпринимательница. Мало того — она уличила малышку в склонности к воровству, заявив, что та постоянно воровала у нее деньги и украла в школе телефон.
Но при всем этом опекунша заявила, что никогда даже пальцем не трогала девочку, та все выдумала насчет побоев, следы если и есть, то скорее всего от падения. И еще добавила, что испытывает к маленькой воровке материнские чувства и сделает все возможное, чтобы вернуть ее в свою семью.
Инспектор по делам несовершеннолетних местного отдела полиции, заявившая, что выступает перед телеаудиторией без разрешения своего начальства, высказала прямо противоположное мнение. По ее словам, опекунша известна как очень грубый и жестокий по характеру человек, односельчане о ней далеко не самого лучшего мнения, и она совершенно не понимает, как могли доверить воспитание несчастного ребенка столь одиозной особе.
Мнения людей, знающих опекуншу с деловой и личной стороны, также порой диаметрально расходятся. Одни говорят, что лучшей приемной мамы и придумать нельзя — самостоятельная, обеспеченная, с сильным характером. Другие настаивают, что человека со столь властной натурой и жестоким сердцем близко нельзя подпускать к процессу воспитания детей.
Все это, конечно, очень субъективно и могло бы служить предметом оживленной дискуссии. Если бы речь не шла о судьбе ребенка, с которым жизнь и так уже очень жестоко обошлась. А с объективной точки зрения можно сказать лишь одно: получается, что действенного механизма, защищающего права приемных детей в российских семьях, принципиально нет. Отсюда и разнообразие мнений, как во взглядах на проблему в целом, так и по каждому конкретному поводу.
При этом надо подчеркнуть, что если прибавить к этому ситуацию в маргинальных семьях — там детей редко усыновляют, но гораздо чаще они сталкиваются лицом к лицу с чужими людьми, оказавшимися на месте родителей, то результаты могут быть попросту страшными. Достаточно вспомнить убийство 9-летней девочки в октябре прошлого года в Ленинском районе Саратова, совершенное очередным бойфрендом ее мамы.
Поэтому «закон Димы Яковлева» в ближайшем времени может потребовать применения своих положений к российским приемным родителям. И тогда заокеанские ужасы усыновления могут показаться просто цветочками.
Станислав Орленко
