«Голливудская» ухмылка Александра Дюма

155 лет назад Саратов с неоднозначным и веселым визитом посетил сам «отец мушкетеров»

Так оно и было: 8 октября 1858 г., в невзрачный осенний денек, на саратовскую пристань ступила нога мэтра мировой развлекательной литературы месье Александра ДЮМА. Без ложной скромности, это эпохальный визит: приезд Дюма в Саратов в современном эквиваленте можно приравнять… ну, разве что к посещению нашего города Джонни ДЕППОМ. Или Брэдом ПИТТОМ. Я намеренно называю мегазвезд мировой киноиндустрии, а не скромных тружеников писательского цеха, которых на планете сейчас мало кто знает; кроме того, социальные функции творчества Дюма и производимый им эффект куда уместнее сравнивать с продукцией именно Голливуда, а отнюдь не издательской.

В своем объемном (как и все, что выходило из-под пера мэтра) труде «Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию» Дюма посвятил 12 страниц пребыванию в Саратове. Об этом уже писано-переписано, и мне представляется куда более важным понять, что так привлекло Александра Дюма в наши края, чем в сотый раз пересказывать его регламент, его меню, живописать его маршруты и трактовать его, гм, поступки. Но ведь было нечто, из-за чего создатель д`Артаньяна написал о пребывании в Саратове: «Это были лучшие два дня за все путешествие».

К нам приехал, к нам приехал!..

Карнавальность, бьющая ключом экспансивность — это особый шик, как сейчас сказали бы, «фишка» Дюма. У него были очаровательные манеры и детская непосредственность: огромный, громоздкий и шумный, мэтр французской литературы немедленно лез обниматься, хлопал по плечу, раскатисто хохотал, представляя, что именно в таком поведенческом ключе следует общаться с туземцами «а ля рюс». Если в величавом Петербурге, в неторопливой аристократичной Москве это могло сойти за экзотику, за чудачества именитого европейского гостя, то в глубинке, в 30-тысячном Саратове в середине XIX в., — едва ли. Такие манеры были, мягко говоря, непривычными для русского человека в провинции, и у него не было никаких особых оснований их терпеть. «Многие принимали его за шута по его одеянию <...> многие нашли его манеры и суждения общественные вовсе не соответствующими его таланту писателя», — рапортовал генерал Петр ЛЬВОВ, начальник 7-го округа корпуса жандармов, в который входили и саратовские полицейские чины.

Собственно, с российской правоохранительной системой и, в частности, с саратовскими жандармами у Дюма сложились самые доверительные отношения, имевшие глубокие корни. Начнем с того, что до 1855 г. французский литератор был вообще крайне нежелательной фигурой в России, персоной нон грата. Именно в этом году умер император Николай ПЕРВЫЙ, чрезвычайно «ценивший» Дюма за его слезоточивый и крайне тенденциозный роман «Учитель фехтования» (1840). На месте самодержца, обидевшегося на это творение Дюма, я тоже не жаловал бы его автора: роман пристрастен, неточен, крайне небрежен в отношении к важнейшему вопросу российской политики, культуры и духовности — декабристскому. По уверениям Дюма, участники восстания на Сенатской площади — это ангелы, которые тащили рабовладельческую Россию в Европу, но не одолели, а сами по воле злобного самодержавия загремели в Сибирь.

Разумеется, Дюма понятия не имел об императорском указе от 1803 г. «о вольных хлебопашцах», который разрешал помещикам по собственному усмотрению освобождать крестьян (никто из декабристов, людей не самых бедных и владевших множеством душ, им не воспользовался, а знаменитый Петр КАХОВСКИЙ так и вовсе проиграл крепостных в карты). Разумеется, создатель «Графа Монте-Кристо» не в курсе, что по итогам судебного разбирательства событий декабря 1825 г. западные издания крайне негодовали из-за… мягкости приговора: пять на виселицу, сто на каторгу. Маловато! «Правительство, которое так мягко поступает с собственными взбунтовавшимися офицерами, долго не продержится», — писали цивилизованные английские и французские газеты.

И вот — роман Дюма, романтизирующий военных людей, нарушивших присягу и поднявших восстание против законного правительства, военных, первыми проливших кровь. Месье Александр жалел декабристов словоохотливо, с патетикой, с патокой и горьким медом, со множеством душераздирающих эпизодов — и именно такой взгляд на восстание декабристов и на покаравших его «царских сатрапов» в значительной мере возобладал в Европе благодаря самому популярному писателю Старого Света. Продолжая практику аналогий с современностью, скажем, что в наше время Дюма восхвалял бы борцов за свободу Республики Ичкерия (кстати, это не голословное утверждение: в казачьих землях, находившихся на территории современной Чечни, Дюма упорно искал встречи со знаменитым бунтовщиком ШАМИЛЕМ). Неудивительно, что путешествие писателя по российской земле курировалось на самом высоком уровне государственной безопасности.

Александр «Годзилла» Дюма и а l’ombre d’une klukva

Легче всего занять позицию гениального ЛЕРМОНТОВА и, встав в третью патетическую позицию, изречь: «И вы, мундиры голубые, и ты, им преданный народ!..» На самом деле жандармов, которых никто не обеляет, несложно понять: иностранец с мировой известностью, желающий перца и драйва, с пылкой фантазией и стихийными поступками может крайне своеобразно переваривать и даже менять российскую действительность. (С таким настроением богатые туристы ныне ездят в Африку на сафари.) В том, что Дюма фантазирует, не утруждая себя проверкой фактов, а его известность может повредить, как бы сейчас сказали, имиджу российского государства, те, кто надо, знали еще со времен «Учителя фехтования». Недаром Дюма приписывали фразу «В России мы часто пили чай, сидя под сенью развесистой клюквы» (а l’ombre d’une klukva). К чести французского романиста, этого нелепого изречения в его обширнейших сочинениях не обнаружено. Однако то, что он написал в России, воздействием одного чая не объяснить: «…орошенные льдистыми водами Волги и иссеченные суровыми ветрами Урала(!)» — это о наших местах, о Саратове.

То, что привлекало Дюма в России, исчерпывающе — и опять же тенденциозно — изложил его знаменитый биограф Андре МОРУА в книге «Три Дюма»: «Русские были ему по душе. Мужчины-великаны пили горькую, женщины слыли самыми красивыми в Европе. История страны изобиловала борьбой страстей и кровавыми драмами, мало известными во Франции. Сочетание, заманчивое для Дюма как человека и как писателя…» Вот такое занимательное мифотворчество.

И вот тут — кстати. Мы часто обижаемся на клишированное изображение русских в творениях Голливуда, сопоставлением с которым Дюма я начал этот текст: все эти выпившие и небритые русские, шапки-ушанки, снег, танки, злые парни из КейДжиБи и т.д. Так вот, французский мэтр — он как раз такой: яркий, со спецэффектами, зрелищный и порой аляповатый, с кучей ошибок и анахронизмов, которые, впрочем, раздражают только взрослых, точнее, подкованных взрослых с приличным базовым образованием. Дюма — это «Армагеддон» с пьяным русским космонавтом, включающим приборы ударом гаечного ключа. Дюма — это «Годзилла», опровергающая законы не только физики и биологии, но и элементарного здравого смысла. Это даже не Гарри Поттер (появление создательницы которого, Джоан РОУЛИНГ, в Саратове более остальных литературных мэтров современности встраивалось в ассоциативный ряд, указанный выше): нет, Гарри прагматичен и умен, а герои Дюма, при всей их широте, яркости, великолепии и хитринке, прости, господи, глуповаты. Александр Дюма всю жизнь прожил в условной приключенческой реальности (благо прекрасные гонорары позволяли оплачивать эту дистанцированность). Российские и конкретно саратовские граждане обитали в несколько другой действительности: непростой, небогатой, осложняющейся давно отжившим свое ярмом крепостного права. Такова предыстория взаимной нелюбви Дюма и российской государственности и правоохранительной системы.

«Мною овладело непреодолимое искушение: воздвигнуть этому городу литературный памятник и заставить моих мушкетеров биться с казаками — и с главой местной полиции Позняком!» — это цитата из Дюма. Речь о тогдашнем полицмейстере Саратова Михаиле ПОЗНЯКЕ, который получил предписание, гм, присмотреть за шумным французским романистом. Глава местной полиции тотчас явился в дом Аделаиды СЕРВЬЕ (район нынешнего проспекта Кирова), где гостил Дюма: именитый литератор, кушавший осетров по-саратовски и запивавший нормандским кальвадосом, был так раздосадован этим визитом, что остался в Саратове лишь на два дня, хотя намеревался гостить существенно больший срок. Наверное, его смутил подарок полицмейстера в виде «кавказского пистолета со стволом из дамасской стали, с рукояткой из слоновой кости, инкрустированной золотом». Сатрап!

Тем, кто хочет узнать подробности приезда Дюма в Саратов, нужно просто забить соответствующий запрос в сетевом поисковике — и великий литератор немедленно, со вкусом и толком, сам расскажет вам об этом славном визите. Ну, немножко приврет (не взыщите, месье Позняк).

В деревню, к тетке, в глушь…

В детстве, будучи лет десяти от роду, я очень обижался, узнавая, что Дюма именуют писателем не первого французского разбора и ставят существенно выше него какого-то БАЛЬЗАКА и еще какого-то СТЕНДАЛЯ. Сейчас, конечно, все понятно, и я попросту не беру в руки книги Дюма. Даже «Мушкетеров» и «Монте-Кристо». Нет, не потому, что пренебрегаю: просто предпочитаю бережно относиться к впечатлениям детских лет, благодарно помнить кумира юности и не выискивать многочисленных литературных «блох» в его пестрых творениях. И мне видится, что в таком же ключе мы должны вспоминать приезд Александра Дюма в Саратов. Мы благодарны ему, этому пусть неразборчивому, но щедрому и великодушному человеку, склонному разбрасываться крайностями. Дюма даже не пытался понять глубинную Россию, он ее и не видел, общаясь исключительно со «сливками», но он допускал, что она совершенно, принципиально иная. Допускал, в отличие от того же Голливуда. Мы благодарны писателю, пусть не гениальному, но большому, захватывающему, жадному до новых впечатлений, что он был у нас, пытался понять, в итоге ничегошеньки не понял, но был терпим и искренен. Браво, месье Дюма!

В свое время писателя критиковали куда серьезнее, чем здесь. В частности, советские литературоведы оперировали терминами типа «беспардонное завирательство», «фокусник от литературы» и так далее. Однако у читателей, включая автора этих строк, было иное мнение: в конце 80-х — начале 90-х годов в СССР/России выходило 4 млн (!) экземпляров его книг в месяц. Это абсолютный мировой рекорд (не считая Библии), который не перекрыли даже китайские тиражи Мао Цзедуна. Вот такой человек-Голливуд приехал к нам 155 лет назад. Кто, если бы не он, узнал в Европе о маленьком городке Saratoff, в котором не было еще ни музея Радищева (открыт в 1885-м), ни консерватории (1912 г., здание построено в 1902-м), ни театра оперы и балета (первое здание — 1860 г.)? Кто с добродушной ухмылкой «троллил» бы саратовского полицмейстера и снисходительно высказался бы о местной кулинарии? Другой замечательный литератор, что характерно, не французский, российский, за 35 лет до Дюма написал о Саратове куда уничижительнее: «В деревню, к тетке, в глушь!..»

P.S. В отличие от Астрахани, где Александра Дюма любезно титулуют «местной достопримечательностью», в Саратове нет мемориальной доски о визите литературной знаменитости. А ведь известно, что именно в нашем городе Дюма сфотографировался в татарском халате и позже опубликовал это фото в своем парижском журнале «Монте-Кристо». Разыскать бы ту бы фотку да повесить где-нибудь на речном вокзале, в районе которого 155 лет назад с палубы парохода «Нахимов» сошел Дюма, а?

Антон Краснов