Патриарх застоя

Вот уже несколько лет у нас наблюдается всплеск  активной ностальгии по всему советскому. Пытаются вернуть всё — начиная от введения норм ГТО и политинформации в школах и заканчивая попытками реанимации пионерско-комсомольских организаций и стахановского движения. Что касается однопартийной системы, то, по мнению многих россиян, она уже благополучно возродилась. А понятие «советский» у нынешнего гражданина России в первую очередь связывается с периодом правления Леонида БРЕЖНЕВА, того самого «бровеносца в потёмках», героя многочисленных анекдотов, которого в своё время пытались представить олицетворением дряхлости и маразма, консервативности и застоя. Теперь же говорят, что никакого застоя не было, совсем наоборот, было время созидания и великих свершений, пик могущества Советского Союза и расцвет благосостояния его граждан.

Такие понятия, как «мафия», «коррупция», «инфляция», «проституция», «безработица» и многие другие, включая «межнациональные конфликты», воспринимались как иностранные — ведь это всё было только «у них» (капиталистов), но никак не у нас.
В итоге опросы общественного мнения показывают, что лучшим правителем России в прошлом веке называют именно «анекдотического и маразматического» генсека. А время его правления, которое окрестили самым тусклым, безликим и скучным, порождает самые горячие споры — чего всё-таки было в нём больше: хорошего или плохого? У сторонников обеих точек зрения есть куча аргументов, на их взгляд неоспоримых.

О том, что ровно 50 лет назад — 14 октября 1964 г. во главе сначала Коммунистической партии, а затем и всего Советского государства встал Леонид Ильич БРЕЖНЕВ, сказано и написано в последние три недели достаточно. Но всё же гораздо меньше, чем два года назад, когда тоже осенью — 10 ноября исполнилось 30 лет с момента ухода этого человека из жизни в 1982 г. Это примечательно — приход нового лидера к власти в сознании тогдашних советских людей не выглядел революционным событием. Тем более что данное событие не сопровождалось громкими заявлениями и разоблачениями его предшественника — Никиты Серге­евича ХРУЩЁВА. Позже, правда, последнего обвинят в «субъективизме и волюнтаризме» (по-русски — в самодурстве и неумении слушать мнение других). Но и это будет сделано без излишнего пафоса.

А вот кончина Брежнева, хотя и была вполне ожидаемой и предсказуемой, сразу вызвала ощущение финала целой эпохи. Теперь, когда мы живём совсем в другой стране, тогдашний рубеж воспринимается особенно значимо. «Эпоха Брежнева» началась незаметно, зато её завершение открыло дверь для небывалых с виду перемен. По сути, нынешние дискуссии есть попытка ответить на вопрос: нужны ли были эти перемены и можно ли было обойтись без них? Все знают, что историю не повернёшь вспять и что сослагательного наклонения она не признаёт. Но уж очень хочется верить в «золотой век», который то ли уже был, то ли когда-нибудь будет. Ни сталинский, ни хрущёвский периоды под такое определение изначально не подходят. А вот брежневский… Он оставляет место для любых толкований. Прежде всего, в силу своей парадоксальности.

«Жить в нашей стране — уже подвиг…»

Такой фразой нередко начинались сочинения советских школьников и абитуриентов вузов 1970 — начала 1980 гг. При всей своей комичности данный тезис вполне отражает то видение мира, которое внушали молодёжи. Один из моих знакомых, сейчас занимающий видное место в саратовском бизнесе, ещё в пятом классе средней школы на вопрос учителя — кем ты хочешь быть? — абсолютно серьёзно отвечал: Героем Советского Союза. Это словосочетание воспринималось как судьба, призвание, едва ли не как профессия. Подвиги в ту пору совершали все: строители и учёные, хлеборобы и спортсмены, артисты и писатели… Было в жизни место подвигам.

Потом одним из главных поводов для насмешек станут четыре звезды Героя Советского Союза, полученные Леонидом Ильичом в мирное время. Пятую звезду — Героя Соцтруда ему прощали, она вроде бы по штату полагалась каждому крупному руководителю союзного масштаба. Но как можно было без войны получать боевые награды в таком количестве? В общей сложности, кстати, Брежнев получил более ста наград. В том числе звания героя Эфиопии, Чехословакии, Кубы, Вьетнама и бог весть каких ещё стран. Не зря шутили, что ему сделали операцию по расширению груди, чтобы ордена умещались. Но, между прочим, у президента США Франклина Делано РУЗВЕЛЬТА коллекция  наград была гораздо богаче — более трёхсот. И над ним никто не смеялся.
Совсем недавно один молодой (!) историк вполне убедительно доказал мне, что все четыре боевые звезды тогдашний генсек получил абсолютно заслуженно. Первые две — за решение оборонных стратегических задач в сфере освоения космоса и создания ядерного комплекса страны (кстати, за «космос» Брежнев и получил свою единственную «трудовую» звезду, ещё в хрущёвском
1961 г.). Третью — за победу над США во Вьетнаме. Американцы, как известно, в середине 1970-х были вынуждены последовать пожеланиям «прогрессивного человечества», требовавшего — «янки, гоу хоум!» — и оставить Индокитай коммунистам. Четвёртую — за нейтрализацию китайской угрозы и вмешательство в ближневосточный арабо-израильский конфликт, грозивший вылиться в третью мировую войну. 

Правда, оппоненты возражают, что по такой логике за оккупацию Чехословакии в 1968-м и за ввод войск в Афганистан в 1979-м следует снять с маршала Брежнева, как минимум, две звезды Героя. Тем более что и в маршалы его произвели через тридцать с лишним лет после окончания войны, в которой он участвовал сначала полковником, потом генерал-майором. Ведь во времена перестройки покойного Леонида Ильича лишили ордена Победы, на который он, согласно статусу награды, не имел никаких прав. Что ж, и такая точка зрения имеет право на существование.

А повоевать советским солдатам и офицерам в мирное брежневское время пришлось и до Афганистана. Ангола и Мозамбик, Египет и Эфиопия, Вьетнам, Лаос и Камбоджа, Ливан. Сирия и Йемен — всё это этапы большого военного пути. Об этом не говорили вслух, но атмосфера «холодной войны» ощущалась во всём. И когда в марте 1969-го вспыхнул пограничный конфликт с китайцами на острове Даманский, народ, ещё не забывший Отечественной войны, решил, что вновь пришёл час подниматься на защиту Родины, на этот раз угрозу видели не на Западе, а на Востоке. Мальчишки (я был в их числе) спрашивали взрослых, успеют ли они вырасти, пока будет идти эта война, чтобы повоевать с врагами. Поэтому расхожее в то время выражение — «лишь бы не было войны», позже ставшее предметом насмешек, воспринималось гражданами брежневского СССР вполне серьёзно.

«Блат» и «фарца» против дефицита

Героизация обыденности («битва за урожай», «стройка века», «трудовые победы» и т.д.) парадоксальным образом сочеталась в эпоху Брежнева со всё более развивавшимся у советских людей стремлением к потреблению земных благ. Собственно, именно в эти годы людям разрешили по-настоящему заботиться о своём благосостоянии. Конечно, страсть к наживе осуждалась на официальном уровне, появилось новое ругательство — «вещизм», в книгах и фильмах высмеивались бездуховные рвачи, стяжатели и просто обыватели, чуждые высоких идей, а за спекуляцию — перепродажу с прибылью для себя — можно было и тюремный срок схлопотать. Но вернуться к временам трудодней и продуктовых карточек было уже невозможно, да и ненужно. Немалую роль в этом сыграло то самое «тлетворное влияние Запада», вступившего в эру потребления.

Как раз при Брежневе появилась возможность на этот «загнивающий» Запад посмотреть воочию — сначала сквозь призму братских европейских соцстран, где уровень жизни в плане материального благосостояния был несравнимо выше. Хорошо помню, как, отправляясь в составе комсомольской туристической группы в Чехословакию, Венгрию или ГДР (не говоря уже о полукапиталистической Югославии), каждый получал список с перечнем того, что необходимо привезти родным и знакомым — от кроссовок и колготок до аппаратуры и книг (русских, разумеется, но продававшихся там, а не здесь). Да и капстраны становились более доступными — не для всех, для избранных, которым все завидовали. 

Мерилом социального положения стал доступ к «дефициту» — тому, что невозможно открыто купить, но можно достать. К дефициту относились и предметы одежды и домашней утвари, и продукты питания, и билеты в столичные театры, и книги, и те же туристические путёвки. Появляются «фарцовщики» — продавцы иностранных вещей, добывающие их правдами и неправдами. И конечно, одним из сакральных понятий советской жизни становится «блат» — возможность чего-то добиться благодаря связям. Связи — вот главный капитал во времена позднего СССР. Да, это было и раньше, но теперь, когда отступила забота о куске хлеба и паре ботинок на праздник, в погоню за связями бросились все.

Тогда можно было часто услышать возмущённые отзывы «простых смертных» о том, что не только высшее руководство партии и государства, но и каждый, кто любым путём выбился «в начальство», попадает в совершенно отдельный мир. В тот, где нет дефицита, но есть спецпайки, спецзаказы, спецраспределители, спецполиклиники, спецшколы и ещё множество всяких «спец». По существу стала формироваться новая привилегированная каста, неохотно открывающая свои ряды для посторонних. Эти люди не были гораздо богаче других (как сейчас), но обладали несопоставимо большими возможностями. Жили в каком-то подобии коммунизма, который Хрущёв, как известно, обещал построить как раз к 1980 г. Вот он и возник… для немногих. А поскольку по заведённой ещё при СТАЛИНЕ традиции такое благосостояние не афишировалось (ещё одно отличие от постсоветского времени), то слухи и молва народная значительно преувеличивали реальные блага номенклатурщиков всех мастей. Наверное, в этом была одна из причин, почему советский народ поначалу так живо откликнулся на идеи перестройки, гласности и демократии. 

Антипиар как вера в светлое будущее

Наконец, ещё одна черта брежневского времени, делавшая его приятным и противным одновременно, — отсутствие репрессий, жестокого подавления инакомыслия. Мне могут возразить, что преследования были, политические статьи УК никто не отменял, на каждом предприятии и в каждом вузе работали таинственные «первые отделы» и тому подобное. Но при этом за разговоры не отправляли в ГУЛАГ, как при Сталине. Быть диссидентом или прикидываться таковым стало модно, а уважать руководство страны (включая, разумеется, товарища Брежнева) просто неприлично. Неслучайно среди студенческой молодёжи гуманитарных специальностей особую популярность обретает поэзия времён декаданса — упадка. Филфак СГУ первой половины 1980 гг. — яркое тому подтверждение. А ещё небывалое развитие самиздата, бардовской песни — как бы подпольных, но при этом не преследуемых форм культуры.

Прибавьте к этому антипиар того же Брежнева. Больного старика, с трудом выговаривающего слова, которые невозможно было понять, целыми днями показывали по телевизору, сопровождая комментариями типа «в своей пламенной речи Леонид Ильич Брежнев призвал…» Кроме смеха это ничего не вызывало. Лидер страны становился клоуном в глазах народа, которым правил. Из этой же серии — издание знаменитых брежневских мемуаров, появившихся в пору, когда он без шпаргалки на бумаге не мог и двух слов связать.

Вопрос об имидже партийного вождя не возникал в принципе, поскольку его положение считалось незыблемым, как и руководящая роль КПСС в обществе. Эта уверенность позволяла плевать на такие мелочи, как забота о том, насколько привлекательно выглядит вождь в глазах миллионов трудящихся. Поэтому если бы кто-то тогда сказал, что надо брать пример с западных политиков с их харизматичностью и политтехнологиями, его подняли бы на смех. Как через несколько лет после смерти поднимут на смех Брежнева.
Саратов не был избалован визитами генсека — он побывал здесь лишь один раз, в августе 1973 г., вскоре после встречи с президентом США НИКСОНОМ в Вашингтоне. Но в сериале «Брежнев» есть многозначительная сцена, когда главному герою предлагают переименовать Саратов в город Суслов в честь почившего в бозе идеологического вождя КПСС. Первое лицо партии и страны возмущён таким подходом — слово «Саратов» он произносит с уважением. Действительно, наш город может считаться вполне «брежневским» — с его закрытостью для иностранцев и большой концентрацией предприятий военно-промышленного комплекса. Да и область с довольно развитым сельским хозяйством была не на самом плохом счету. Кстати, в середине 1970 гг. 43-летний Владимир ГУСЕВ стал одним из самых молодых в стране первых секретарей обкома КПСС. Поэтому в годы перестройки и прозвали наш край «заповедником застоя» — слишком много здесь было и осталось людей, которых этот застой устраивал. И сейчас они с искренней теплотой вспоминают время, когда было наперёд известно, что будет завтра, послезавтра, через год, через пятилетку. Может быть, и монотонно жили, зато без катаклизмов и великих потрясений. А также без криминального беспредела, без «чёрных воронов» по ночам и без «кузькиной матери». А для российского народа, известного своим терпением, устойчивость во всём — в быту, в мыслях, в чувствах, как подтверждается теперь, это важнее всего.
 

Станислав ОРЛЕНКО