Круги над адом

70 лет назад советский авиатор ДЕВЯТАЕВ угнал напичканный сверхсекретной техникой немецкий бомбардировщик и влетел в историю

Человек, о котором пойдёт речь, абсолютный уникум. Простой лётчик, он в самом высоком смысле этого слова сумел дотянуться до небес и попасть во все советские (и не только) хрестоматии. Он воевал под началом легендарного Александра ПОКРЫШКИНА — но это вписано в биографии многих достойных. Глава фашистского государства Адольф ГИТЛЕР называл его своим личным врагом, но наци № 1 был словоохотлив в данном аспекте и к числу своих персональных недругов причислял и сталинградского снайпера Василия ЗАЙЦЕВА, и диктора Юрия ЛЕВИТАНА, и подводника Александра МАРИНЕСКУ. Но есть момент, в котором герой данного материала абсолютно уникален: «Странным образом отмечен подвиг советского лётчика-истребителя лейтенанта Михаила ДЕВЯТАЕВА, сбитого над Львовом 13 июля 1944-го. Он единственный в мире лётчик, который за один подвиг сначала был посажен в тюрьму, а затем удостоен высшей государственной награды…» — указывает Книга рекордов Гиннесса, в которую был внесён советский ас.

К слову, западная книга ошиблась. Звания Героя Советского Союза Михаил Петрович был удостоен вовсе не за «побег из ада» — фантастическую по дерзости и рискам авантюру, когда группа Девятаева из десяти советских военнопленных угнала тяжёлый немецкий бомбардировщик «Хейнкель-111» и перелетела из концлагеря на острове Узедом на ближайшую территорию, контролируемую советскими войсками. Звезду Героя ему дали «за вклад в развитие советского ракетостроения» в 1957-м, спустя двенадцать лет после побега с острова Узедом, который случился ровно семьдесят лет назад — 8 февраля 1945 г.

Сейчас имя Михаила Девятаева, до последних дней чтившего своих боевых товарищей, боготворившего память о них и рассказывавшего о том, что было в феврале 1945-го, незаслуженно подзабылось, если не сказать — позабылось. Исправляем историческую несправедливость, напоминаем: таких людей надо знать…

Сберегли для Покрышкина

Это сейчас остров Узедом — шикарная курортная зона, о которой с придыханием пишут в туристических справочниках: «мягкий климат», «идиллическая местность», «ландшафтные сауны» и т. д. А семьдесят лет назад здесь находился одноимённый концлагерь для военнопленных и — внимание — исследовательский центр Пенемюнде, где творил сам «ракетный барон» — будущий отец американской космической программы, великий Вернер фон БРАУН. К слову, именно за предоставление разработок германского гения в распоряжение советских специалистов Девятаев и получил главную государственную награду. Не сразу. Со временем. С прохождением всех мыслимых кругов ада.

Но обо всём по порядку.

Ничего этого могло не быть. В декабре 1941-го раненый Девятаев на санитарном поезде доехал до Саратова, где вынужденно сошёл. Здесь он угодил в специализированный госпиталь для авиаторов и лёг на операцию. «С такой ногой, как ваша, врачи кладут больного на стол без разговоров, — объяснил мне хирург. <…> — А я и не возражаю. Хочу только знать, какой характер операции вы предлагаете. Мне ещё воевать нужно, фашистов бить, а вы можете меня и на инвалида перешить», — вспоминает разговор с саратовским медиком Михаил Петрович в книге «Полёт к солнцу». В Саратове его спасли для армии, для дальнейшего воздушного противостояния с люфтваффе.

Сберегли для ПОКРЫШКИНА.

Тринадцатый, (не)счастливый

Михаил Девятаев родился в знаменитое «лето надежд» — в июле 1917-го. Его родина — Мордовия, посёлок Торбеево, он тринадцатый (!) ребёнок в мокша-мордовской семье (к слову, в авиации его позывным было «Мордвин»). В 1938 г. он окончил Казанский речной техникум, где, собственно, по ошибке в его документы была вписана фамилия Девятаев вместо природной — Девятайкин. Уже под новообретённой фамилией он окончил 1-е Чкаловское военное авиационное училище имени Ворошилова, что в Оренбурге, и вступил в войну с Германией в первый же день — 22 июня. Война застала его под Минском, а уже 24 июня Михаил сбил свой первый вражеский самолёт. На следующий день он сотворил свой первый шедевр находчивости и отваги: выпрыгнув из подбитого «мессером» «ишачка» (то есть истребителя И-16), он падал, не открывая парашюта, — в противном случае немецкий ас просто расстрелял бы плавно спускающегося к земле советского лётчика. Он раскрыл парашют в ста метрах от земли. Повезло. Нет, не так: он сам заслужил своё счастье, свою удачу смекалкой, выдержкой, отменным хладнокровием.

На подходах к главному свершению жизни Михаила Девятаева ждали девять отправленных в небытие лётчиков люфтваффе, пять самолётов, на которых сбивали его самого, ранения и списание в лётчики тихоходной авиации: У-2, хрестоматийный «кукурузник», перевозки раненых в тыл… Но потом он взял своё и добился возвращения в истребительную авиацию, под начало легендарного Покрышкина: в мае 1944-го сам Александр Иванович определил его в полк.

13 июля — снова тринадцать! — 1944 г. Девятаева сбили в воздушном бою под Львовом. В самый последний момент ему удалось выпрыгнуть из самолёта, однако при прыжке он ударился о стабилизатор истребителя и в бессознательном состоянии упал в расположение врага. Вот они, круги ада: сначала разведотдел абвера, потом — лагерь военнопленных в польском Лодзе, попытка побега и перевод в чудовищный лагерь смерти Заксенхаузен. Здесь, в месте, где гаснут все надежды, лётчик Девятаев «сменил статус» и благодаря хитрой задумке с подменой нашивных номеров стал учителем Степаном НИКИТЕНКО и из смертников «переквалифицировался» в штрафники. Настоящий же Никитенко, уже умерший, сгорел в печи вместе с учётным номером Девятаева…

Только благодаря этой подмене он в составе полуторатысячной группы военнопленных был отправлен на остров Узедом: кадрового лётчика никогда не подпустили бы к месту, где наличествует действующая авиационная техника. Тем более с секретной аппаратурой… Концентрационный лагерь Узедом обслуживал интересы находящегося рядом ракетного центра Пенемюнде, где испытывались секретное оружие и последняя надежда гибнущего Третьего рейха — крылатые ракеты «фау-1» и баллистические «фау-2». «Учитель Никитенко» попеременно работал в бомбен-, цемент- и планирен-командах, поставлявших материалы для испытаний и устранявших их последствия. «О побеге не помышляйте. Отсюда никто не убегал и не убежит», — предупредил сразу по прибытии новой партии военнопленных комендант лагеря.

И невозможное возможно…

И снова саратовские. Наш земляк, инженер Михаил ЛУПОВ, объяснял товарищам по несчастью — болгарам, чехам, полякам, французам — устройство ракеты, прутиком на земле делал чертёж, подробно обрисовывал перспективы использования ракет. Заключённые хмурили брови, слушали, сомневались, верили и не верили…

Саратовский тёзка Девятаева принял активное участие в планировании побега. Но главную роль, конечно, играл Девятаев. Мысль о побеге возникла сразу, как только комендант безапелляционно заявил о его невозможности. И пошла длительная подготовительная работа: подспудная, взглядами, наблюдением, полунамёками с товарищами… Он наблюдал за бомбардировщиком «Хейнкель-111», прикидывал план захвата машины, рулёжки, взлёта в сторону моря; он пытался понять последовательность операций в работе на приборной доске самолёта. Помогла счастливая случайность: пилот, поймав на себе взгляд пленного, стал демонстративно показывать запуск машины, дескать, смотри, русское быдло, как разбираются с самой сложной техникой настоящие асы… Девятаев смотрел и благодарно улыбался: спасибо, герр авиатор, всё запомнил.

Побег назначили на 8 февраля: сейчас или никогда.

Ровно в полдень член группы Девятаева нижегородец Иван КРИВОНОГОВ убил вахтмана — охранника самолёта (который участники заговора именовали не иначе, как наш «хейнкель»). Чтобы не привлечь внимание гитлеровцев, в форму конвоира пере­оделся пермяк Пётр КУТЕРГИН.

После этого военнопленные забрались в самолёт… Впрочем, слово самому Михаилу Петровичу: «Точка старта. Достиг её с громадным напряжением сил. <…> Показания главных приборов, кажется, понимаю. Газ... Самолёт понёсся по наклонной линии к морю. Полный газ... Должен быть взлёт, но «хейнкель» почему-то бежит не взлетая, хвост от бетона не отрывается... В последний момент почти у моря резко торможу и делаю разворот без надежды, что самолёт уцелеет. Мрак... Подумал, что загорелись. Но это была только пыль. Когда она чуть улеглась, увидел круги от винтов. Целы! Но за спиной — крики, удары прикладом в спину: «Мишка, почему не взлетаем?!!»

И оживает аэродром — все, кто был на поле, бегут к самолёту. Выбегают лётчики и механики из столовой. Даю газ. Разметаю всех, кто приблизился к полосе. Разворот у линии старта. И снова газ... <….> Изо всех сил жму от себя ручку — оторвать хвост от земли. Кричу что есть силы ребятам: «Помогайте!» Втроём наваливаемся на рычаг, и «хейнкель» почти у самой воды отрывается от бетона... Летим!!!» — эмоционально пишет Михаил Девятаев в своих воспоминаниях.

…дорога дальняя легка

Чтобы понять невозможность, эпичность, масштаб этого подвига, следует указать одну цифру: на момент побега каждый из заключённых весил меньше сорока килограммов. Легче лёгкого. Это — скелеты.

Экспериментальный «хейнкель» сел в расположении 61-й армии 1-го Прибалтийского фронта. Приземлились не просто так: в самолёт попала наша зенитка. «Фрицы! Хенде хох! Сдавайтесь!..» — донеслись до беглецов крики. На родном, русском. Михаил Девятаев выдохнул и на обороте полётной карты быстро набросал информацию: имена, фамилии, место рождения и службы, откуда бежали…

Информация пригодилась в отечественной контрразведке, где Девятаева подробно допросили на предмет «побега из ада». В известные годы, когда было принято максимально (и порой заслуженно) демонизировать советскую власть, были подробно описаны последствия этого допроса: девять кругов… э-э-э… лет лагерей, плен, побег, прямое отношение к сверхсекретной германской документации, к сверхсекретному оборудованию Пенемюнде… Это не совсем так. Круги ГУЛАГа по полной программе Девятаев не проходил, другое дело, что при жизни Иосифа СТАЛИНА дело беглого лётчика не афишировали, но известно, что в сентябре 1945-го он вернулся на Узедом, в Пенемюнде, в сопровождении некоего секретного спеца СЕРГЕЕВА, который и сам был всего лишь как год освобождён из заключения. Девятаев показал ему места дислокации испытательных установок, подземные цеха, а главное — узлы ракет «фау». Всё это помогло догнать и перегнать (в плане ракетной программы) Америку, где к тому времени уже творил историю комической цивилизации Вернер фон Браун.

Ну а под фамилией «Сергеев» скрывался сам Сергей КОРОЛЁВ. Великий отец советского космоса.

Но вернёмся на остров Узедом — не в сентябрь, а в февраль 1945-го. «Я расскажу тебе коротко о том, что было в лагере в тот день, когда вы улетели. Ваше исчезновение вызвало невероятный переполох. Фашисты послали в погоню несколько истребителей. Но вражеские самолёты скоро вернулись обратно. Мы не знали, что с вами. Оказывается, вам удалось добраться до своих. Молодцы! Погоня была, значит, напрасной. Начальника аэродрома (впоследствии говорили) расстреляли будто бы по приказу самого Гитлера. Не столько за самолёт, сколько за сам факт. Лагерфюрера в тот же день посадили и затем упрятали неизвестно куда. Нас всех загнали в лагерь и трое суток не выводили на работу. Таскали в комендатуру на допросы…» — напишет из Саратова в августе 1957-го в поздравительном письме, приуроченном к присвоению лётчику звания Героя Советского Союза, Михаил Лупов, так и не улетевший вместе с группой Девятаева. 

Известно и другое, о чём Лупов не упомянул: через пару дней после неслыханного побега на Узедом приехали Мартин БОРМАН и лично рейхсминистр авиации Герман ГЕРИНГ и сорвали погоны с коменданта лагеря. Тут-то и прозвучали слова, что фюрер считает Михаила Петровича своим личным врагом... А вскоре по прямой наводке Девятаева место дислокации секретного испытательного центра было подвергнуто бомбардировке советской и англо-американской авиации.

P.S. Михаил Девятаев прожил долгую жизнь и скончался 24 ноября 2002 г. Он работал в Казанском порту, водил по Волге «ракеты» и «метеоры» на подводных крыльях. Заезжал в Саратов, который был рад его видеть, а ныне — чтить и помнить.

Антон Краснов