Светлана Микулина: Что-то вроде всемогущества
Уже пролетело несколько десятилетий с той поры, как моей любимой нет на земле, а сам я уже настолько стар, что надеюсь: совсем скоро мы с ней встретимся. Если, конечно, мне повезет, и меня пустят туда, где обретает ныне она. А она наверняка где-то на облаках. Играет в прятки с ангелами, кормит жаворонков и ласточек прямо в небе.
Уйдя к ангелам, Ольга оставила мне свою наследницу, нашу приёмную дочь - Ольгу младшую. У нас с женой не было детей - её это расстраивало, у меня-сначала да, болезненно покалывало самолюбие - наследники, продолжение рода, то да сё.…А потом я всю эту ерунду вывел на задворки сознания. Потому что Ольга являлась для меня всем - и любимой женщиной, и ребёнком.
Наверное, в этом нельзя, стыдно и странно признаваться, но сейчас, почти сорок лет спустя после её ухода я не помню её черты. Не знаю, как она выглядела, и подсмотреть негде - все её фото я сжёг. Устроил, болван после её похорон погребальный костёр из фотографий. Спалил все её фотокарточки, все до одной - по дурости и малодушию изничтожил все альбомы - потому что слишком больно было смотреть на неё-без неё. Она была против памятника ей - только строгий христианский крест. А на крест фотографию, как это делают некоторые, я приделывать не захотел. У меня не осталось её изображения. А память, оказывается, несовершенна. И потому сейчас, на склоне лет я помню лишь ощущение льющегося на меня света. Один близкий друг утверждал: Ольга сродни женщинам с картин Боттичелли-та же одухотворённость, светлая кожа, кудри. Не знаю. Я вот перечисляю сейчас все эти красивости, а во мне на них ровным образом ничего не отзывается. Не помню, старый пень, ни кудрей, ни цвета кожи. Зато до сих пор ловлю аромат её - нет, не духов, а в тысячу раз прельстительнее-тела-горько сладкий, тревожный, льнущий ко мне аромат.
Мы с ней много путешествовали по миру. Я совмещал приятное с полезным: свои консультации по новейшим компьютерным технологиям и мастер-классы превращал в увлекательное познание различных стран. Нас заносило в такие уголки планеты, где туристские тропы и не пролегали. Она легко переносила перелёты и переезды, будучи награждённой счастливейшим даром - когда ей было дискомфортно, нервно и даже страшно - могла просто уснуть. Мы побывали в Аргентине, Австралии, Непале. Ольга обожала таинственное и всё с ним связанное - большинство женщин, попав в экзотическую страну, устремляется по бутикам и ювелирным магазинчикам, а моя жена отправлялась по старинным улочкам и не менее древним антикварным лавкам. Она и меня увлекла такими странствиями. В Бейруте мы отыскали такую лавчонку, что войдя туда я, почти поверил, что коридор перемещений во времени существует, что вот он, передо мной… Вообразите стены, на которых тускло мерцают шпаги и пистолеты наполеоновских времён. Тут же - коллекция зеркал-от маленьких, в деревянных, медных и бирюзовых рамках, до больших, украшенных не просто рамами-окладами в драгоценных и полудрагоценных камнях. Около одного из зеркал виднелось пёстро раскрашенное блюдо, а на нём покоились яйца размером гораздо крупнее куриных. Сначала я подумал, что это декоративные яйца, раскрашенные в честь пасхи, с элегантными узорами и золотой чешуёй. Приглядевшись, с изумлением осознал: никакого художественного покрытия! Так что либо яйца такие от природы, либо это невероятная оптическая иллюзия.
Хотел дотронуться до этого чуда рукой, но толстяк - хозяин-человек без определённого возраста, облачённый в неряшливый, пёстрый наряд с лицом, по которому, кажется, прошлась кожная болезнь, не кожа, а сплошные рытвины и ухабы, сказал на ломаном английском:
-Нельзя. Они могут вылупиться…. потревоженными.
-Они.… Это кто? - встрепенулась Ольга до того внимательно рассматривавшая себя в одно из зеркал. - Драконы что ли?
-Возможно, - улыбка тронула толстоватые губы продавца, - но ведь летают не только драконы…
Ольга подошла к блюду ближе и под пристальным взглядом хозяина склонилась над его странным содержимым всем корпусом. Она прикоснулась к странному предмету своей грудью и выпрямилась со счастливой улыбкой:
-Вот это да! Оно тёплое!
- Мудрая, мудрая у вас дама! Сердцем можно трогать, а рукою нет, нельзя,-буквально просиял хозяин и под моим- уж не знаю больше разгневанным или обомлевшим взглядом чуть ли не полез обниматься с госпожой, понимающей всё без слов.
В антикварной лавке оказалось не счесть старинных пудрениц, очень красивых бус-от ярко-красных, до разноцветных, прозрачных и полупрозрачных, зелёных, синих, золотисто-жёлтых, с оранжевыми разводами - похожих на леденцы. Бусы, на мой взгляд, являлись современной поделкой, гримировавшейся под старину. В таинственном полумраке все они смотрелись роскошно - будто царицы древности ими обладали. Подозреваю, что будучи вынесенными из места своего проживания под яркое солнце, всё это «собрание сокровищ» мгновенно превратилось бы в современную, размалёванную дешёвку. Здесь, внутри лавочки присутствовала магия места, и, напитывая все эти предметы своей мощью, она сообщала милым безделушкам почти провидческое очарование. Вне здешнего пространства тайна наверняка обернётся в тривиальный фокус. Восток он и есть восток. Когда мы отправлялись в первое путешествие в Стамбул, мудрые люди старательно инструктировали нас: если приглянется что из одежды или обуви, немедленно оплачивайте и одевайте это на себя сразу же, не позволяйте никому это куда-то уносить, и тем более, упаковывать. Потому что шансы, что там, за вашей спиной, вам подсунут подделку, чрезвычайно велики.
Нам рассказывали истории про то, как люди купили манто из каракуля, а вынув манто из чемоданчика, обнаружили лишь кучу сваленных, отвратительно пахнущих вещей. Обманки. Торговые фокусы. «Куклы» вместо обновок - мне не нравилось даже сама мысль о том, что нас, теперь уже матёрых путешественников кто-то может обвести вокруг пальца, как малых детей. И - действительно - с нами не случалось ничего экстраординарного. Те немногие вещи, которые мы привозили из дальних странствий, оказывались неизменно хорошего качества. Кожаное пальто, приобретённое в Турции я носил лет десять -оно не знало сноса. Платье для танго, короткое алое, с блёстками и крупными, декоративными пуговицами на корсаже - пуговицами- в виде губ, раскрытых для поцелуев, платье, купленное Ольгой в магазине Буэнос-Айреса для её племянницы не просто не вылиняло, но и не капли не деформировалось. Больше того -у нас возникло странное, пугающее ощущение, что эта вещь росла вместе с девочкой. Подрастала Ольга-младшая-увеличивалось её платье.
Когда я поделился этой версией с одними нашими друзьями - они подняли меня на смех. «Тянется ваше буэнос-айресское платье, бесконечно, как волгоградская набережная. Чёрт те знает, из какого тягучего стекла приобрели тряпку -и теперь не надивятся.»
Жена проглотила обиду про тряпку с трудом. Дело в том, что она-чрезвычайно элегантная от природы, категорически не терпела тряпок. Её собственный гардероб был отнюдь не велик. Но всё, что в нём имелось, по справедливости претендовало на то, чтобы именоваться Вещами. Да, именно так-Вещами-с прописной буквы. А уж о том, чтобы привезти невразумительную, уценённую обновку своей племяшке и речи быть не могло - девочку она обожала и баловала.
Между тёткой и племянницей существовала незримая связь. Оля-младшая ходила за Олей - старшей хвостиком. Они любили вместе сидеть на диване и смотреть мультики по телевизору. Иногда мне казалось, что они не столько телевизор смотрят, сколько наслаждаются обществом друг друга. Как сейчас вижу их перед собой- смеющимися над гномами в «Белоснежке». Этот диснеевский шедевр был их самым любимым - им ужасно нравились и многочисленные птички со зверушками, и проказливые гномы. Их обеих влекла красочная сказочность старого мультяна.
Сказочность.…Это слово царило в лексиконе жены. Она любила сказки. И – верила: у неё есть дар изыскивать в магазинах особенные вещи. Жена верила в суеверия, в силу зеркал, в ауру старинных книг. Зная Ольгу, я понял истинную причину пренебрежения ею секонд-хендом. Она никогда не ходила туда не из за снобства, а из за того, что остро страшилась вещей… с отрицательной аурой. Иные люди боится заразиться ангиной или гриппом - Ольга боялась подхватить не ту ауру через юбку или блузку. Она не то что никогда не купила бы платья или пальто в секонд-хенде, она отказалась бы и от самой прелестной винтажной вещи-только по причине того, что она была на чужом теле. А вот к старинным картинам, зеркалам она, напротив, питала стойкий интерес - ей нравилось думать о том, сколько людей отразилось во всей этой красоте, сколько людей вступали во взаимоотношения с тонкими мирами. Поэтому не удивительно, что её - хлебом не корми - дай только поторчать в антикварной лавчонке. И вот в том самом бейрутском магазине она долго приглядывалась по сторонам, долго-долго ходила вдоль всех этих многоярусных люстр, странных кукол, шкатулочек, декоративных бутылок и подсвечников, похожих на животные и замки. Ольга не просто разглядывала - она, словно вслушивалась в вещи.
Что до меня, то меня весь этот восточный базар-вокзал забавлял. Трость в виде змеи, изготовившейся к прыжку, чемоданчик с дамской косметикой в виде дракона на серебряной цепочке, чернильница из слоновой кости в виде черепа человека, панно из гладких чёрных камней, на котором словно след от молнии светился, будто проступая откуда-то из глубины, силуэт крылатого человека.
Я покосился на хозяина. Меня интересовала примитивнейшая вещь: ну а до этой-то штуковины можно дотрагиваться? Я-то ведь не обладаю экзальтированностью супруги - в случае запрета до здешней ерунды касаться не буду. Впрочем, лицезреть мой торс, трущийся о здешние вещи, по счастью не входило и в планы толстого хозяина - его масляные, хитрые глазки оживлялись лишь при виде прелестной женщины.
Поймав мой вопросительный взгляд, хозяин сделал утвердительный жест головой: можно, можно.
Я исследовал поверхность рукой. Было непонятно, что за сплав породил такую красоту. Гладкое, блестящее на вид, как стекло, а на ощупь-шершавость и странная тяжесть, наполняющая руки жаром. И- рисунок крылатого человека (человека ли?) тоже непонятно как и чем нанесён. Ведь это явно рисунок-ну, что за краски здесь использовались, в какой технике работал мастер - абсолютно непостижимая тайна.
Ольга тоже дотронулась рукой до панно и мгновенно загорелась: Хочу его!
-Не продаётся! - запротестовал хозяин.
Ну, конечно, не продаётся, -хмыкнул я про себя. Знаю я эти торговые штуки. А зачем тогда эта штукенция здесь вообще выставлялась -для красоты что ли?! Цену дядюшка набивает развесёлую-поэтому у него и не продаётся.
Я мягко взял Ольгу за локоть.
-На два слова,-сказал я громко по- английски. А потом добавил гораздо тише - но уже по-русски:
-Ты что, дорогая, не понимаешь - что за эту штуковину он срубит сейчас с нас как за миниатюру прерафаэлитов?
-Прерафаэлиты стоят сейчас тысячи тысяч евро,-отрезала Ольга.-так что дверь обойдётся дешевле.
-Дверь?! - поразился я. - С какой стати, ты называешь эту… конструкцию дверью?!
-Она похожа на дверь, - заупрямилась она. - Купи нам её. Мне она очень, очень понравилась. И она может мне очень пригодится!
Разумеется, я не мог устоять. Влюблённый мужчина купит что угодно. Я в общем-то никогда не был Скруджем, но и к безумным мотам не принадлежал. Будь бы это какое-то красивое украшение, я бы не сомневался ни минуту, но чёрная мозаика с неведомо как намалёванным на ней росчерком крылатой фигуры.… И за удовольствие вывезти всё это из магазина я заплатил пять тысяч долларов.
Честно говоря, я был зол на себя, когда отдавал деньги. Я ведь не олигарх, чтобы бросаться деньгами за какую-то сомнительную мазню.
«Мазню» хозяин лично упаковал при нас. При этом, когда он погружал эту странную конструкцию в большой вертикальный ящик, показавшийся мне неприятно похожим на гроб, он всё время не сводил с Ольги глаз и время от времени произносил что-то на своём тарабарском языке.
Наверное, дивится, где только бабы таких дураков-мужиков находят,-отметил я про себя.
….Когда мы распаковывали дома иноземные покупки, рядом всегда крутилась Ольга-младшая -находиться у себя дома ей не очень-то хотелось - она предпочитала бывать у нас.
Мама Ольги - младшей, родная сестра моей жены была больна. Эта женщина - её звали Ириной - являлась загадкой для меня. Сёстры были похожи между собой, но их объединяла странная схожесть. Одна и та же улица в лунном свете и под сиянием солнечных лучей выглядит по-разному. Так вот моя жена являлась улицей на рассвете. А Ирина несла с собой лунный свет. И - главное ту, обратную сторону луны, которую никто никогда не видел и никто никогда не знал. Откровенно говоря, я её немного побаивался. Мне всегда казалось, что она не одобряет меня - мой образ жизни с его вечными переездами, моих легкомысленных приятелей, даже мою увлечённость компьютерами.
К тому моменту, как мы познакомились с Ольгой, Ирина уже болела. Как однажды сказала мне жена, она спровоцировала у себя онкологическую вспышку, решившись на рождение ребёнка. Она не должна была рожать, но вот решила и- родила. И заболела. А новорожденная малышка -чуть ли не с первых недель жизни перешла на руки младшей сестры. Ирина лежала в больницах. Лечилась на дому и у каких-то травников. А племянница звала тётку «мама Оля»
Рак по латыни называется канцер. Почти что карцер, в который эта дрянь забирает человеческое тело. Говорят, есть люди страдающие острой канцеро фобией-то есть боящиеся этой болезни настолько, что любое упоминание о ней способно ввести их в транс. Не знаю, как кто, а я таким маньяком не был. И, тем не менее, разговоры про онкологию были мне неприятны. Думаю, как и каждому нормальному человеку. Здоровые люди подсознательно не хотят пускать своё сознание на тот берег, где смерть обжилась, разжирела и чувствует себя, как дома.
Я эгоистически не вникал в подробности того, что там происходит с Ольгиной сестрой, я говорил себе мысленно: у неё что-то по-женски. Под этой фразу мною упрятывалось стойкое нежелание знать подробности. Мне кажется, внутренне я давно смирился с тем, что Ирина- не жилец. Эта молчунья никогда не вызывала у меня чувств-ни хороших, мысленно я уже поместил её за черту. Наверное, кто-то содрогнётся моему бездушию, но уверяю вас - я не оригинален и не особенно бездушен. Таких, как я, много. Потому что ближайшие родственники наших жён и мужей нам бывают подчас чужероднее, чем любой незнакомец с улицы. Нет, это не вражда, не ревность и даже не равнодушие. Это-у кого сознательная, у кого- бессознательная отстранённость. В сущности, в этом мире все мы и почти всегда отстранены друг от друга. И единственное, что взрывает и ломает эту отстранённость, так это любовь. А всё остальное - от лукавого.
…Ящик из Бейрута долго не открывался. Но вот, наконец, пластиковая доска поехала в сторону - ну, чистый гроб, - мысленно посетовал я и содержимое «гроба» стало видно. Никакого панно, хотя и не стоящего такой кучи денег, но в общем-то симпатичного, внутри не оказалось. Ящик оказался забит серой пылью и перекрученными, словно жёваными тряпками.
-Серый песочек! - обрадовалась девочка и-мы и ахнуть не успели!-засунула в эту гадость ручонку и почти сразу же извлекла её назад - с большущим узорным ключом. Ключ был большущий, напоминающий декоративную поделку из «Приключений Буратино»- с той только разницей, что тот был золотой, хотя Буратино и был гражданином страны дураков, а этот- медный и-и дураком, да ещё каким являлся уже я сам.
-Засужу сукина сына! - загрохотал я.-Он, балахольщик проклятый, думает, что мы, туристы никогда больше в Бейрут не вернёмся. Вернёмся, да ещё как триумфально! Засужу толстяка. Он у меня на нервной почве похудеет.
Девочка не обращала на мой праведный гнев никакого внимания. Ольга - как ни странно тоже. Такое впечатление, что жену и вовсе не поразило, что нам подсунули этот серый… прах. При нас ведь упаковывал и вон как упаковал!
Ольга вместе со своей племянницей рассматривали ключ, они держали его в руках, как величайшую драгоценность. Золото инков, сокровища Майи. Сдуреть можно.
Я тоже посмотрел на ключ. Громоздкая медяшка, с узорной резьбой, с кучей наворотов. Эта вещь вызывала у меня сильнейшую досаду. Но язык почему-то не поворачивался назвать его дрянью или пустышкой или как-то ещё- в этом стиле. Разумеется, это была декоративная вещица. Без малейшего функционального применения. В мире не существовало двери, чтобы быть открытой этим ключом, но выбросить эту штуку я бы не смог. Нет, не из за её красоты, а потому что в бейрутовской вещице чувствовалась особенность. В ней было некое наполнение. Да, это самое точное слово. В ключе ощущалось точно такое наполнение, какое есть в музыкальной шкатулке. Держа в руках музыкальную шкатулку, ты точно знаешь: это не просто фарфоровая или жестяная или керамическая безделка. Нет, это штучка, внутри которой есть музыка. И эта музыка оживёт, стоит только повернуть ключ. Но здесь был один лишь ключ! Ключ без шкатулки, без двери. Ключ, без какого либо намёка на замочную скважину. И всё-таки ощущение того, что ключ несёт некую смысловую нагрузку, не покидало меня.
Весь день мы не обмолвились ни словом об этой метаморфозе. Вечером, уже лёжа в постели, Ольга сама начала со мной разговор. И начала его более чем странно:
-А как ты думаешь, она превратилась в него?
-Ты о чём?!!!!!
-Я о ключе. Он ведь появился из красивого панно. Которое на самом деле дверь.
-Милая,- я едва не расхохотался, - пройдоха продавец содрал с нас кучу бабла не для того, чтобы что-то в кого-то превращалось. Нас с тобой просто …как выражались раньше дерзкие мальчики, киданули. Нагло и уверенно. А чтобы мы окончательно не впали в депрессию, в груду песка, которым набита моя башка, добавили ключикик Буратино с намёком: приезжай в нашу волшебную страну ещё!
-Валерка, - нас никто не кидал. Этот ключ от двери, за которой есть ВСЁ. Неужели не понимаешь?!
Я покосился на Ольгу. В это мгновение я был меньше всего расположен успокаивать её. Но и обижать мне её тоже не хотелось. Хотя такая погружённость в мистику мне решительно не нравилась.
-Оля, нас с тобой развели, как последних лохов. Давай больше не будем комментировать этого с таким паранормальным пафосом.
Она отвернулась к стенке лицом и вскоре уснула. Или притворилась, что спит. А через четыре дня после обрисованных событий умерла Ирина, и Ольга-младшая перекочевала к нам. Окончательно. На ПМЖ. Перекочевала вместе с куклами, медведиками, девчачьими «Лего» и прочими радостями из «Детского мира»
Ирина умерла, поставив точку в без малого девятилетней борьбе с онкологией. Она была долгожителем в своей категории пациентов и вполне заслужила медицинского «Оскара» за мужество. Ей было всего лишь тридцать четыре года. Девятилетняя Ольга - младшая была главным и единственным сокровищем, которое наследовала младшая сестра. Не могу сказать, что я был в восторге от Ольгиной племяшки- в отличии от невидимки мамы она была и видима и слышима с лихвой, но в целом она мне нравилась. Ребёнок как ребёнок. Прыгучий, крикучий, оручий. К тому же, мне хотелось верить, что Ольгина жажда материнства удовлетворится в обществе малышки.
В первые же три месяца наш дом претерпел изменения в стиле та-рам-бурам-тарам-бурам. Пластмассовые и мягкие игрушки попадались везде. К тому же девчонка ещё и играла на скрипке. Играла, разумеется, скверно-как все начинающие, то есть громко, старательно, по ученически, отчаянно фальшивя, а когда попадала на нужную ноту, то удачное попадание сопровождалось долгими и восторженными аплодисментами её тёти. Работать в тишине – (а у меня как раз шёл чрезвычайно ответственный контракт с австрийцами) представлялось проблематичным. Всё чаще я бежал из собственного дома в интернет-кафе.
Но, как выяснилось позже, всё это было сущими цветочками по сравнению с дальнейшими ягодками. Ягодки заключались в том, что через одиннадцать месяцев и полторы недели спустя выяснилось: Ольга-младшая тоже больна. И той же самой гадью, что её несчастная мать.
Я глядел на жену и не узнавал её - складывалось впечатление, что она ополоумела от горя. Она звонила всяческим светилам от онкологии из Нью-Йорка и Берлина, телефоны которых каким-то невообразимым образом находила, а потом вела с ними многочасовые переговоры и консультации. Будучи на протяжении многих лет рядом со своей сестрой она говорила о раке на абсолютно медицинском языке иногда я даже терялся-моя ли эта Ольга или на диване в гостиной сидит незнакомая мне женщина - жёсткая, цепкая, сыплющая деловой информацией, мастерски выуживающая из монологов собеседников любую надежду….Эта, новая для меня женщина была чрезвычайно собрана, целеустремлена и невероятно несчастна.
Господи, помилуй, ребёнок, который мне нравился, но про которого я не могу сказать, что я её любил, оказался обречён. Вслед за матерью. Ей всего девять лет! Без малого десять лет. Ольга - старшая так готовилась справить её первый юбилей в виде этой десяточки. Я знал: она уже обзванивала всяческие артистические агентства, чтобы нанять аниматоров. И вот вам - задача, для начала дожить до этой цифры-10 лет.
Я не мог уразуметь подобной реальности. Я знал, конечно, что подобное случается и с детьми, но как и каждому нормальному человеку мне казалось: это происходит с детьми на другой планете. Не на земле, а на Альфа-Центавра. Где-то у Сириуса. Но не здесь. Процесс, между тем, набирал обороты. Врачи говорили, что опухоль ведёт себя агрессивно, что шансов нет. Что надо готовиться. Нельзя заставить себе приготовиться к смерти маленькой девочки.
Работать мне не работалось. Мои мозги просто физически не переключались на компьютерные проекты - от одного только вида несчастной, маленькой Ольки и - как мне кажется ещё более несчастной взрослой Ольги. У меня самого тоже пропал аппетит, потому как я стал всё чаще ловить себя на одной мысли - а что если в роду моей жены это наследственное?! Сначала погибла её старшая сестра, теперь на глазах гаснет ребёнок. А что если следом придёт очередь Ольги?! Про развитие раковых заболеваний, про то, где эта паскудная болезнь берёт старт, мало известно. Но среди прочих, существует версия, что это- наследственная болезнь. Что это недуг, который генетически наследуется. В какой-то научной книжке я прочитал: в мире существует несколько тысяч наследственных заболеваний. И любое из этих наследственных заболеваний вполне может привести с собой онкопатологию.
Вот от этой мысли мой мозг просто взвыл благим матом. Я ни о чём не мог думать, кроме того, что следующей может быть Ольга. Моя Ольга. Я начал играть с судьбой в поддавки. Я начал загадывать дурацкие загадки-из разряда - на подоконник сядет одна синица - всё будет хорошо, две - всё будет гораздо хуже.
Синицы, как назло садились в том порядке, который пророчил беду. Я психовал. Курил по две пачки сигарет на дню. У меня тряслись руки и слезились глаза. Взглянув как-то на себя в зеркало, я поразился, насколько скверно я стал выглядеть - я постарел за несколько месяцев лет на пять.
И, конечно, у меня болело сердце из за Ольгиной племяшки. Маленький ребёнок таял на глазах. Мне кажется, она теряла вес каждый день. Она истаивала на глазах. Как Снегурочка на солнцепёке. Эта прожорливая болезнь жрала её изнутри. Ей было всего девять лет. Она не могла знать, что умирает.
Голливудский ужасняк породил название чужие. Чужие это рак. Существо, с которым она научилась сосуществовать и даже (вот ужас!) ладить. Малышку тошнило, она нещадно теряла волосы, у неё становились всё более хрупкими кости - кальций вымывался «химией».
Надо отдать ей должное: Оля-маленькая никого не обвиняла в своей болезни, не искала в ней логики или наказания. Это всё делают взрослые, дети просто живут -даже когда жить осталось совсем чуть-чуть.
Вечерами я часто садился вечерами на краешек маленькой постели и, держа маленькую ладошку в своей, рассказывал ей истории про свои странствия. У меня живое воображении и потому без особого труда я превращал свои реальные впечатления от самых экзотических мест на земле в сказку. Птичку колибри я сделал перевозчиком эльфов, каналы Венеции превратил в водные дороги любви, на которых встречались влюблённые друг в друга великан и принцесса.
Оля-маленькая слушала меня, полуоткрыв пухлый ротик и глаза её сияли.
-Запишешь для меня все эти сказки, - попросила она меня однажды.
-Ну-у, милая, я ведь не писатель, - смутился я.
-Сказки твои детей могут развлекать,-серьёзно отозвалась она.- Ты думаешь таких, как я, холодеющих, мало?
Я почувствовал, что по моей коже поползли мурашки. Как это она сказала-холодеющих?
-Почему…холодеющих? - переспросил я.
-А потому что все мы, люди, пока живые- тёплые, - улыбнулась Оля.- Знаешь, каково это мёрзнуть всё сильнее и сильнее - день ото дня?
В тот день со мной впервые в жизни случилась истерика. Насколько я себя помню, ТАК я не плакал никогда-даже, когда хоронил своих родителей.
Отец с мамой значили для меня много - похоронив их, я реально утратил часть себя. Лишился той силы, которую они даровали мне -одним фактом своего существования на земле. Все, кто хоронил родителей, поймут меня: смерть отца с мамой - невосполнимая потеря. Их, пригласивших тебя в этот мир, не заменит никто и никогда. Но родители-при всей тяжести этой потери были пожилыми людьми. Они пожили на земле и были счастливы. А тут-ребёнок, которому ещё жить и жить...
Слёзы, да ещё и разбавленные алкоголем, дорого дались мне. Я прокуралесил всю ночь на кухне, пил и плакал, плакал и пил, стараясь делать это максимально тише.
Проснувшись, я обнаружил, что Ольги рядом со мной не было -сиё обстоятельство меня, впрочем, не удивило, от меня разило, как от свиньи-любая бы убежала. Скорее всего, после того, как я завалился спать, она проснулась и ушла в соседнюю комнату-на диванчик. Но нет, на диване её не оказалось. Первый укол беспокойства я испытал, когда не обнаружил в доме ни жены, ни племянницы. Я обошёл всю квартиру, облазил все комнаты - девчонок не было, хоть плачь. Остатки алкогольного опьянения слетели с меня - будто и не бывало. Из закрытой квартиры исчезла молодая женщина и больной ребёнок - было от чего схватиться за голову. В конце концов, у нас было не настолько огромное жильё, чтобы в нём потеряться. Я метался по квартире - как ополоумевший. Я не знал, что делать. Когда я совершал по квартире пятый или десятый разведывательный чёс, я нарвался на них - мирно спящих в кресле в объятьях друг друга. Я возликовал и испугался одновременно. Я был счастлив, что вот они, живые и в то же время гаденькая мысль о том, что я пятью минутами раньше смотрел на это кресло, но их там не было и в помине ощутимо царапнула меня.
Я засунул паскудную мыслишку куда подальше. Я решил не развивать её хода, её течения, тем более, что Оле-младшей было особенно тяжко в тот день. Если честно, я подумал, что мы вступили в фазу, когда нужно быть приготовленными. Но сюжет нашей жизни начал развиваться совсем по другому. Неделю спустя, Ольге-младшей заметно полегчало. А месяц спустя у нам пришли из лаборатории бумаги, в которых было засвидетельствовано: от болезни нашего многострадального ребёнка не осталось и следа. К нам домой заявился чуть ли не консилиум из звёзд отечественной медицины. От нас требовали полнейших отчётов, чем мы поили и кормили онкологически больную, не использовали ли какие лекарственные отвары или заговоры. Я старался поддерживать с медиками вежливый разговор. А Ольга даже не изволила выйти им навстречу.
Ольга-маленькая исцелилась полностью. Нас продолжали штурмовать врачи, экстрасенсы, журналисты и, конечно, матери больных детишек. Их, матерей мне было безмерно жаль. Я считал: они имеют право знать правду, а то, что Ольга скрыла от медиков что-то очень важное, я чувствовал и без её подтверждения - я подбирался к ней с вопросами и так, и эдак-она молчала.
Тогда я начал исподволь расспрашивать Ольгу-маленькую-давала ли ей мама Оля особые препараты? Водила ли к каким бабулькам? Нет, чистосердечно отвечала малышка. Поиски истины завели меня в тупик, и вот, когда я уже совсем отчаялся узнать что-то новое, наступил день, когда истина стала очевидна. Началось всё с примитивной бытовухи. У нас захандрила стиральная машинка. Заблокировался слив и машинка не открывалась и не отдавала бельё. Для того, чтобы задействовать слив снова, я вынужден был подвергнуть нашу старую-добрую машинку «хирургическому вмешательству». Ручному вскрытию. А для того, чтобы открыть машинку, мне потребовалось отодвинуть её от стены, к которой она плотно прилегала. Там, за машинкой я и обнаружил злополучный декоративный ключ, обошедшийся мне в пять тысяч баксов. В первый момент я даже не понял, что это тот самый ключ, потому что он горел золотом. По виду ключик был теперь точь-в-точь как из страны сказок. Буратино явно выцарапал такой у старой черепахи. Честно скажу, я обомлел. О существовании ключа в связи со всеми, обрушившимися на нас событиями я напрочь забыл -и вот, пожалуйста, он напомнил мне о себе. Он снова появился в моей жизни-красивый. Сияющий. Победоносный.
Я тихонько вынес ключ из ванной комнаты и на следующий день отдал их на анализ в ювелирную мастерскую с хорошей репутацией. Ювелиров при виде ключа аж затрясло - это было чистое золото высочайшей пробы. К тоже же подвергнутое алмазному напылению. По самым скромным подсчётам громоздкий ключ тянул на очень большую сумму даже в европейской валюте. Загадок стало ещё больше. Мне не нравилось жить с такими загадками, и я призвал Ольгу к ответу. Она не стала сопротивляться- села против меня и тихим ровным голосом начала свой рассказ. Ключ, согласно её словам стал золотым после того, как отпер дверь. Дверь в страну, где было ВСЁ. Она опустила подробности, как нашла дверь, сказав только, что дверь появилась в нашем доме-только на одну ночь. Но, по счастью этой ночи хватило, чтобы излечить ребёнка. Теперь Ольга-маленькая никогда не заболеет больше раком. Она была за дверью, где есть ВСЁ, а значит, теперь с ней всегда и всё будет хорошо.
В силу компьютерной специальности я человек, умеющий чётко структурировать и группировать информацию. Я отсортировал зёрна от плевел - золотой, а ещё недавно медный ключ появился в нашей квартире из ящика, привезённого из Бейрута. Но откуда могла взяться дверь?! «Он и есть дверь, - быстро сказала Ольга, - помнишь панно? Оно поглощено им, и оно же воспроизвело его. Хозяин лавочки нас не обманул- это вообще была не лавочка, а портал, открывшийся персонально для меня. Это не только я нашла ключ- ключ нашёл меня».
Она сказала это с такой убеждённостью, что мне стало не по себе.
-Что за чёртово место мы посетили тогда? - прогрохотал я, теряя терпение и почти физически чувствуя, что вокруг меня смыкается круг безумия.
Ольга посмотрела на меня устало, потрясённо и почти жалостливо.
--Не богохульствуй, милый. Мы посетили священное место.
Я замолчал. Бред, бред! - кричал голос внутри меня. а другой голос-мягкий и вкрадчивый шептал непрерывно: но ведь ребёнок-то выздоровел.
И вдруг я - покрывшись с ног до головы гусиной кожей - понял, что знаю даже ночь, когда Ольга-маленькая выздоровела. Это был излёт той самой ночи, когда я не мог найти ни жены, ни племянницы. Их не было в доме, хотя я и обыскал всё. Я сто раз осмотрел всю квартиру, и их не было нигде. А потом они словно возникли из ниоткуда - я увидел их спящими в кресле. Значит, они действительно исчезали. И был кто-то, кто вылечил ребёнка. Но.…И на этой мысли мне снова стало дурно. Но ведь у любого исцеления есть цена. Какова цена жизни Ольги-маленькой?
Она посмотрела на меня твёрдым и безгранично любящим меня взглядом. О, нет. Она прочитала мои мысли.
-Ты ведь позаботишься об Олюшке…после моего ухода? Я не знаю, когда это произойдёт. Но я знаю, что уйду много раньше тебя.
Жизнь-за жизнь. Никто, даже сверхсильное, сверхмагическое существо не может подарить жизнь просто так. Всегда существует цена. В том мире, куда открывалась эта ДВЕРЬ, ЗА КОТОРОЙ ЕСТЬ ВСЁ, брали старой-престарой валютой - жертвой. Жертва может быть различной- жертва одиночества, подвижничества, благотворительности, личного счастья. Ольга расплатилась самой высшей из жертв - своей жизнью. В тот день мы с женой больше ни о чём не говорили. У нас не было сил говорить. Я не выпускал её из объятий. Я вспоминал мифического Орфея - о, Господи будь у меня его Дар, я бы отбил её у смерти. Пошёл за ней в любой Тартар. Я крутил в руках невероятный, сияющий ключ и умолял её дать мне адрес той двери- если в этом мире конвертируется только одна валюта-жизнь за жизнь, то почему бы не принять мою?! Я буду счастлив расплатиться так за любимую женщину. Пусть она живёт со своей племянницей на земле, а я…Я малодушно, мерзко, подло не хочу, не умею, не желаю жить без неё. А до того, как наступит «без неё», я не мог пройти той же дорогой её агонии, её исчезновения. Я умолял, но получил отказ. Ключ больше не действовал. Всё изменить можно было только в ту самую ночь - когда он ещё оставался медным. Но я проспал свой шанс на жертву. Я проклевал его своим пьяным клювом. Упустил свой шанс.
-То, что ты рассказываешь невероятно, - сказал я Ольге однажды.-Об этом должны знать другие люди. Не делай из этого тайны. Ты ведь как-то вышла на этот портал. На эти двери-ключи. -Я говорил это и меня трясло от чувства собственной беспомощности. Мной владело чувство потрясения и детского изумления и одновременно злости от того, что я ровным образом ничего не могу сделать в разыгрываемой на моих глазах кармической партитуре.
-Я тебя умоляю.- Ольга смотрела на меня как на маленького ребёнка-с любовью и сожалением - переживанием за мою неподготовленность. - Ты думаешь, это великая тайна? Очень многие люди уже несколько веков подряд открывают эту дверь, спасая любимых. Каждый находит эту дверь своими методами. И у каждого - свой ключ. Это вовсе не тайна, а доказательство нашего всемогущества.
Она умерла несколько лет спустя - почти не мучаясь. Сгорела чуть более чем за два месяца - от агрессивной онкоопухоли в стадии саркомы. Я так больше и не женился-потому что тот, кто обладал мадонной Рафаэля, Боккаччо ли, не захочет радовать себя репродукцией - даже самой эффектной. Моё опекунство над Ольгой младшей было оформлено ещё при жизни моей жены -так что у меня был смысл жить. Был и остаётся. Теперь у меня есть внучата. Они не родные мне по крови, но я обожаю их так, как подчас не любят и родных внуков. У Ольги младшей двое детей - мальчик и девочка. Честно говоря, и я, и моя приёмная дочь очень надеялись, что по закону справедливости девочка будет похожа на маму Олю. Но нет, девчоночка оказалась похожей на своего отца-весьма симпатичного молодого человека. Но может это и к лучшему. Второй Ольги в этом мире быть не должно. Она где-то там. В небесах. Где-то там, где мы с ней должны обязательно встретиться. Если мне повезёт.
